Первыми, как и положено, в таких случаях, пойдут «старички», наиболее подготовленные, первоклассные, летчики. Из молодых я включил в плановую таблицу только Мигунова и Хмурова, недавно сдавших экзамены на 2-й класс. На них я надеюсь, пожалуй, больше чем на «старичков». И вот почему. Из-за нехватки топлива мы летаем преступно мало. А «старички», заметил я, восстанавливают навыки после перерывов значительно труднее и дольше…

Посредник предупредил, что налеты «вражеской» авиации будут осуществляться при активном противодействии нашим средствам наведения и перехвата. А это для пилотов не «бочку» крутануть, не «мертвую петлю» нарисовать. Когда экран радара и прицела забит засветками, различить среди них отметку цели даже самому первоклассному пилоту не всегда удается. Тут не только опыт нужен, но и острый, «чуткий» глаз, отличная реакция. Потому я и надеялся больше на молодых…

– …Если летчик не летает, кто же небо охраняет? – слышу насмешливый баритон Мигунова. – Если летчик виражит, значит, небо сторожит, – тут же делает он вывод.

– Ночью сочинил? – спрашивает майор Бойко, рано облысевший пилот, тоже любитель подначек и остроумных шпилек. – И когда ты только все успеваешь: и книжки читать, и на рыбалку ходить, как говаривал Василий Иванович, и еще стихи сочинять?

– Так у вас сутки двадцать четыре часа, а у меня двадцать пять, – отвечает с улыбкой Мигунов. – Вот двадцать пятый я и оставляю на стихи.

Бойко старше его на шесть лет и выше по должности – заместитель командира эскадрильи, – и Сергей разговаривает с ним на «вы».

Бойко насмешливо качает головой.

– Может, за такое изобретательство за тебя и замуж не идут? – хохочет Бойко. – Женщины, Серега, очень не любят, когда их оставляют в самый интересный момент.

– Я в таких случаях, товарищ майор, поступаю как поручик Ржевский: если у меня в гостях любовница, говорю, что сейчас жена заявится, если у нее – муж: «Стучит кто-то», – парирует Сергей…

Цинизм друга, похоже, не нравится Хмурову: набычив шею, он отходит в сторону и нервно комкает в руках кожаные перчатки – один он следует давней летной традиции пилотировать в перчатках.

Ко мне на балкон поднимается корреспондент «Красной звезды» майор Семиречин, прибывший утром, – центральная пресса удостоила вниманием наш полк, как один из лучших в ВВС. Самолюбие мое польщено – наконец-то командование оценило наш труд. А Семиречин – известный на всю страну журналист.

– Товарищ подполковник, – обращается ко мне майор, – я хотел бы взять интервью у наиболее перспективного летчика. Кого вы посоветуете?

Интересно, как он оценит Хмурова? И не задумываясь, я указываю на старшего лейтенанта.

– Вот будущий герой вашего очерка, – указываю на одиноко стоявшего в сторонке Андрея. – Летает превосходно, скромен, семьянин отличный. Давно заслуживает повышение в должности, но пока нет вакансии. Как только появится, сразу назначу.

– Спасибо.

Семиречин идет к старшему лейтенанту. Но разговор журналиста с летчиком, похоже, не клеится: Хмуров отрицательно машет головой и намеревается уйти. То ли вопросы майора ему не понравились, то ли летчик не с той ноги встал. А может, просто вера в дурные приметы (некоторые летчики, к сожалению, страдают этим), что перед полетом нельзя ни фотографироваться, ни давать интервью журналистам.

От наблюдения за офицерами меня отрывает телефонный звонок. Дежурный по контрольно-пропускному пункту сообщает, что на аэродром направился командир дивизии. Едет с последними указаниями. Даю команду летчикам приготовиться к построению.

К вечеру гроза прекратилась, и небо очистилось от мощно-кучевых облаков. Лишь на юго-востоке, у кромки гор, виднелись белоснежные наковальни, окрашенные багровыми бликами от спрятавшегося за горизонтом солнца.

Команда на вылет, на перехват бомбардировщиков «противника», поступила, когда стало темно. Как я и предвидел, «шумовики» создали такую систему помех, что экраны радаров рябили от засветок, и различить среди них отметку от цели стоило большого труда. Но если штурманы наведения кое-как справлялись с задачей, то летчики, лучшая, снайперская пара майора Бойко, пробороздив в небе около получаса, не смогла ни найти, ни атаковать хотя бы один самолет. Пришлось давать команду летчикам возвращаться на свой аэродром.

И вот снова доклад о появлении в небе, в секторе нашей обороны, новой группы бомбардировщиков. Три самолета. «Шумовик» «противника» по-прежнему барражирует где-то в стороне и крутит свою шарманку, забивая экраны станций наведения.

Решаюсь послать на перехват Мигунова и Хмурова. Напутствую: «На вас вся надежда. Не подведите. Постарайтесь».

Сергей с присущей ему веселинкой и самонадеянностью отвечает: «Уделаем, командир. Не беспокойтесь».

Андрей не так уверен в успехе, молчит, хмурится. Но я делаю вид, что не замечаю его настроения – летчик должен идти в бой без малейшего сомнения в своей победе.

Даю команду на взлет. За пульт радиолокатора садится сам начальник станции наведения капитан Вербицкий, в недавнем прошлом летчик, списанный по состоянию здоровья. Непонятным чутьем он находит отметки целей и ведет к ним перехватчиков. Вот они уже друг от друга в десятке километров, Вербицкий заводит истребителей в хвост строя, уточняет курс и высоту целей. Остается сблизиться еще на пару, пяток километров и нажать на кнопку кинопулемета. Но Мигунов вдруг в сердцах докладывает:

– Ни черта не вижу! Экран прицела забит…

– Смените частоту!

– Менял. Все равно… Стоп, кажется, обозначилось…

– Не вижу ведущего, – внезапно докладывает Хмуров.

– И у меня все пропало…

– Цель уходит вправо. Курс двести пятьдесят.

– Довернул… Ни черта не видно…

Так продолжалось минут пять. Бомбардировщики вошли в зону досягаемости ракет «воздух-земля», выпустили их по цели и повернули обратно…

Зря я надеялся на молодых. Да и при чем здесь молодые или старые, если мы совместные учения с бомбардировщиками не отрабатывали ни разу. Дурацкая система: то у них полеты, то у нас. То у них нет топлива, то у нас. И вот результат. А еще собираемся с американцами тягаться. Может, после этих учений кое-кто задумается, на чем надо и на чем не надо экономить…

От злости кусаю губу и думаю, что же делать? Понимаю – все шишки достанутся мне: не сумел, не подготовил, не обеспечил… Даже попыток на атаку не представилось. Кинопулеметы не включали…

– Как сейчас помехи? – спрашиваю с запозданием.

– Такие же. Может, чуть послабее, – докладывает Мигунов.

– Попробуйте отработать хоть друг по другу.

– Понял… Двадцать первый, видишь меня? – спрашивает Мигунов у ведомого.

– Смутно, – глухо и с непонятной хрипотой отвечает Хмуров. – А вообще-то… – И после довольно-таки длительной паузы, совсем хрипло и невнятно: – Получай (то ли кэзе – командир звена, – то ли козел)… – И еще что-то наподобие: «…сука» или: «…штука». Возможно: «…смутно».