Все было призрачно. Зыбко. Надежда умирала. В глазах беженцев, столь далеких от войны, виделось, что конец грядет. И он близок.

Отвернувшись от дороги, стараясь не смотреть людям в глаза, явно ощущая вину за все произошедшее, Эрнст Гонелл смотрел прямо перед собой и нервно покуривал.

Наконец подрулили к аэродрому – огромному полю с темно-серой землей, с редкими просевшими и посеревшими сугробами вдоль дорог. Инженеры потрудились весьма искусно. Все служебные здания запрятаны в маскировочную сеть; самолеты стояли на взлетном поле вразброс безо всякой системы, укрытые маскировочной темно-серой тканью, и лишь при ближайшем рассмотрении можно было различить их контуры. Над взлетной полосой протянута зеленая сеть с замысловатым рисунком. С высоты птичьего полета несуразные художества смотрелись редким ельником на лесной опушке.

Механики потянули за сеть, и темно-серый сугроб превратился в «Мессершмитт-262». Реактивные газотурбинные двигатели гулко загудели, разогреваясь, а потом самолет медленно развернулся и выкатился на взлетную полосу, напоминавшую со стороны извилистую проталину. Совершив короткий разбег, истребитель стремительно взмыл в воздух; уже в самой вышине слегка покачал крыльями оставшимся на неприветливой студеной земле.

В летном комбинезоне, закрывая лицо от порывов ветра, к ним спешил долговязый молодой полковник, начальник летного училища Познани. Это был Эдвард Шварцберг, с которым Эрнст Гонелл был знаком по совместной службе в Познани. Хорошими приятелями они не были, но при встречах весьма тепло общались. Темы для разговоров всегда находились: оба были родом из Кенигсберга, и у каждого с родным городом было связано немало теплых воспоминаний – ходили по одним и тем же улицам, имели общих друзей, и оставалось удивительным, что, прожив едва ли не половину жизни в Кенигсберге, они ни разу не повстречались.

Разговор обещал быть непростым, Эрнст Гонелл не сделал и полшага навстречу, терпеливо дожидался полковника, который длинными журавлиными ногами сокращал расстояние. В эту самую минуту между ними как будто бы пролегла глубокая межа. Ощущая отчуждение, полковник Шварцберг замедлил ход и поприветствовал генерал-майора вскинутой рукой. О новом назначении и внеочередном звании Эрнста Гонелла он уже знал, но не спешил поздравить с карьерным ростом, уж слишком строгим в этот раз ему показался Эрнст Гонелл.

– Господин генерал-майор, у нас мало авиационного бензина, очень бы хотелось, чтобы мы как-то решили эту проблему в ближайшие часы. Иначе наши самолеты не сумеют подняться в воздух.

– Вам нужен бензин, чтобы защищать крепость? – спросил Эрнст Гонелл.

– У нас другой приказ, мы должны передислоцироваться в район Берлина. Там для нашего авиационного полка уже подготовлен аэродром. Сейчас техники проверяют двигатели.

– Куда вылетел этот самолет, в Берлин? – с каменной маской на лице поинтересовался Гонелл.

– Да.

– Отставить, – перебил Эрнст Гонелл. – Вы никуда не полетите. Остаетесь здесь.

– Что значит остаемся здесь? – нахмурился полковник Шварцберг, понимая, что ситуация усугубляется. Не такого он ожидал разговора.

– О каждом вашем перемещении вы должны были лично докладывать коменданту, то есть мне. Почему мне ничего неизвестно о таком приказе?

– Приказ был устный из штаба Совета обороны, – неожиданно занервничал полковник Шварцберг, отчетливо осознавая, что его личная судьба, как и судьба всех его подчиненных, теперь всецело зависит от генерал-майора Гонелла, умевшего всегда добиваться своего. – Я хотел доложить…

– И когда вы хотели доложить, господин полковник? – Прежние приятельские отношения затрещали, как раздавленный орех под тяжелым ботинком. – Когда все самолеты взмоют в воздух, я так понимаю? А мы здесь вместо вас воевать с русскими будем? Так, что ли?

Полковник Шварцберг хотел ответить, но не находил подходящих слов, осознавая, что бы он сейчас ни говорил, все будет очень неуместным и лишним. Затянувшаяся пауза только усугубляла и без того нелегкий разговор.

– Я имею право действовать по своему усмотрению так, как считаю нужным, – наконец нашелся полковник, убеждаясь, что слова прозвучали неубедительно. Не самый подходящий довод во время боевых действий. Теперь между ними образовался глубокий овраг. Вряд ли он когда-нибудь будет преодолен.

– Слушайте мой приказ, господин полковник, – выговаривая каждое слово, жестким тоном заговорил генерал-майор Гонелл, нисколько не сомневаясь в том, что на его стороне правда. – Вы поступаете в мое распоряжение вместе со своим личным составом. Сейчас главная битва за Германию именно в Познани. Здесь сейчас проходит главный рубеж. И мне нужен каждый человек, который умеет держать оружие и стрелять из пулемета! И для меня совершенно неважно, из какого он рода войск. Мне нужны люди здесь, а не на небе. Сейчас для фюрера важно, чтобы каждый из нас бился за каждый метр немецкой земли. Вам все понятно, господин полковник?

– Так точно, господин генерал-майор, – распрямился Шварцберг, сделавшись еще выше.

– А теперь идите в полк и сообщите офицерам о моем приказе.

– Разрешите задать вам вопрос, господин генерал-майор.

– Задавайте.

– На мой взгляд, нецелесообразно летчиков отправлять в окопы. Они не пехота. Их могут перебить всех в ближайшие два-три дня… Может возникнуть ситуация, когда город будет окружен, и летчики пригодятся, чтобы вывезти на самолетах всех окруженных.

– Мы здесь находимся не для того, чтобы покидать город. Мы здесь затем, чтобы победить. И будем биться до последнего солдата. Ваши самолеты нам понадобятся для того, чтобы сообщить фюреру о нашей победе. Другого варианта не существует. Или вы думаете как-то иначе?

– Никак нет, господин генерал-майор.

– Я рад, что вы меня понимаете. А теперь слушайте меня… Ваш полк будет защищать северную часть города. Идите и выполняйте приказ!

Развернувшись, показывая завидную выправку строевого офицера, полковник Шварцберг широким шагом направился на командный пункт аэродрома.

Гарнизон увеличился на несколько сотен человек, умеющих держать оружие. Конечно, они не пехотинцы, но из пулемета стрелять умеют. Облегчение не наступало. Все решится в ближайшие несколько дней. Русские танки – хороший экзаменатор.

Ветер усиливался, поднимая с земли снежную поземку, зло хлестал по лицу, норовил засыпать стужу за воротник.

– Господин генерал-майор, – подскочил адъютант, – ваша генеральская шинель подготовлена. Не желаете ли ее примерить?

Адъютант лейтенант Рихард Кунц находился при нем с осени 1941 года, когда ему было поручено командовать 12-м пехотным полком. С первых же дней Рихард показал себя очень толковым и расторопным парнем. Обладал удивительным даром – предугадывать желание своего командира. Подбитая мехом генеральская шинель с пристегивающимся меховым воротником для такой скверной и ветреной погоды была бы очень кстати.