Кречет кивнул с нетерпением:

– Конкретно, что вы предлагаете?

– Надо действовать тоже... жестче. Как они, так и мы.

Кречет на мгновение задумался, кивнул:

– Что ж, придется потревожить кое-кого из наших ребяттам.

– Давно пора, – вырвалось у Сказбуша.

Кречет посмотрел на него с иронией, внушил по-отечески:

– Нехорошо завидовать, Илья Парфенович, нехорошо! Жилисебе люди, ну и пусть бы жили.

Сказбуш зло засопел. Разговоры о необходимости реформначались еще при Брежневе, аналитики как, сговорившись, выдавали по всемсценариям один финал: проигрыш проклятым Штатам. Тогда Андропов, едва взяввласть в свои руки, тайно выделил на свою любимую организацию, которойруководил все годы ранее, около десяти миллиардов долларов. Точной суммы незнает никто, даже Сказбуш, ибо суммы переводились частями, тут же на нихсоздавались фирмы в США и в Европе, там умело приращивался капитал... а иногдаи продувался с треском, но общий уровень разведчиков дал себя знать: теперь в рукахрусской разведки не меньше двадцати миллиардов долларов. Иногда Кречет,замученный долгами страны, подумывал, что хорошо бы все взять и перевести разомв Россию, сразу бы все финансовые проблемы решили... но возникли бы новые, аглавное – лишился бы такого тайного оружия.

Сказбуш нарушил молчание:

– Что надо будет сделать?

– Все то же.

– Чемоданный вариант?

– Можете называть его рюкзачным, – разрешилКречет.

Это даже я знал: фирм, созданных советской разведкой, в СШАоколо двух тысяч. Только около сотни предназначались для постоянной работы,расширения связей, захвата власти. Остальные же для определенных операций,некоторые существовали считанные недели, а некоторые годами жили и развивались,набирали финансовую мощь так удачно, что когда приходило время использовать ихдля операции, оказывалось, что как-то невыгодно жертвовать таким финансовыммонстром ради, в общем-то, пустячка, с которым справятся наши ребята сбензоколонки.

– Мир уже созрел для отпора Штатам, – вмешался я,ибо оба что-то заколебались, так мне почудилось, – хотя, может быть, обэтом еще и не подозревает.

Коган ехидно хмыкнул. Краснохарев нахмурился:

– Вы уж поясните нам, простым смертным...

– Мы все просто люди, – объяснил я. – КогдаШтаты могли рассказывать, как они страшатся этого чудовища с атомной бомбой вруке, это об СССР, то симпатии могли быть на их стороне, но сейчас СССР нет, аесть богатейшая заокеанская страна, что неудержимо прет по Европе, скупая инавязывая свои вкусы, прет на Восток и Юг, везде все подбирает к рукам,подминает, хапает.

– Ну-ну, повторяетесь! Это мы знаем.

– А люди есть люди. Это не совки придумали девиз:отнять и поделить. Робин Гуд не был русским, грабил не русских феодалов! Почемук нему и сейчас прикованы симпатии всех англичан? Да и не только англичан. Дапотому, что у каждого сидит неприязнь к богатым и успевающим. И каждый, пустьвтайне, желает им неудач.

Они хмыкали скептически, но взоры отводили. Умом, конечно,все за либеральные законы, за свободу богатеть и развиваться, но как только кто-то,в самом деле, разбогатеет, тут же растет и неприязнь.

Я повысил голос:

– Сейчас, в самом деле, удачный момент. Америкаобнаглела, прет как танк, подминая более высокую европейскую культуру. Так чтовиновата, бесспорно. Плюс можно использовать извечное недовольство народов, какговорится, богатыми и здоровыми. Говорить, конечно же, только о подавленииевропейской или вообще мировой духовности... это чтобы под наши знамена народупобольше, но под эти знамена встанут и те, кому бы только отнять и поделить.Конечно, таких всегда больше, но разве нам нужна не массовость?

Краснохарев поерзал, глаза его на миг ушли под мощныенадбровные дуги. Премьеру явно жаждется увильнуть от таких щекотливых дел, ноэтой ребятне поручить ничего серьезного нельзя, все испортят, руки не оттударастут, и он нехотя обратился к Коломийцу:

– Степан Бандерович, вы обеспечьте поддержку прессы ителевидения. Массмедии, как вы говорите как-то нехорошо. Сейчас они хорошо и профессиональнооплевывают все русское, но если им объяснить... как следует объяснить, то также профессионально будут оплевывать... э-э... проводить в жизнь нашу линию.

– Так уж..., – протянул Коломиец недоверчиво

На красивом лице благородного аристократа скептическиоттопырилась нижняя губа. В ранге министра культуры он больше всех общался спрессой, явно не верил обещанию Кречета, что горбатых сможет выправить.

– Этот подлый народ предпочитает держатьсясильнейшего, – объяснил Краснохарев как тупому школьнику. – Но еслиим объяснить, как говорит наш президент, что сильнейшие все-таки мы, топрофессионалы перейдут на нашу сторону.

– А Старохатская и прочие идеалисты?

– Ну, идеалисты, – объяснил Краснохареввеликодушно, – нужны любой стране. Однако хоть в России их больше, чем вовсех остальных странах вместе взятых... но все-таки что они могут?

Коган вздохнул:

– Жаль, конечно.

Яузов поднял голову, потер обеими ладонями лицо, словноумывающийся поутру хомяк. В глазах появилось что-то осмысленное. Он вперил взглядв нашу сторону, буркнул:

– А что жалеть? Так они счастливы. Больше тем длякритики. Настоящая русская интеллигенция, которая отвергает все, что делается встране. Которая оплевывает и народ за тупость, и правительство за то же самое,и всех-всех, потому что только русская интеллигенция имеет право всехкритиковать, а ее – никто. Я как-то читал работы Крыловых... Не то супруги, нето брат с сестрой, но все равно какие умницы! Каждая строчка запомнилась почищеУстава. Мол, русская интеллигенция – это не класс и не прослойка междуклассами, как считалось. Это – позиция! Позиция невежественных недалеких людейс так называемым высшим образованием, у которых мозгов недостает насамостоятельную деятельность, и потому оплевывают любую деятельность, начатуюдругими. Особенно – правительством.

Краснохарев с явным недружелюбием кивнул в мою сторону:

– А как это соотносится с глобальными... э-э...масштабами?

– Совершенно согласен, – сказал я, – чему самудивляюсь, с Павлом Викторовичем. Так называемая русская интеллигенция – обычноэто недалекие люди с невысоким высшим образованием и завышенным самомнением. Посвоей ущербности они склонны в своей неспособности к полезной деятельностиобвинять государство, что-де не дало им условий, не обеспечило, не создало, неокружило заботой, что в других странах лучше... Это оплевывание своего началосьеще с призвания Рюрика, продолжалось всю эпоху монархов, всю Советскую власть,длится и сейчас. Сейчас, как и всегда, наша больная интеллигенция требует длясебя особой позиции судьи над обществом. Однако такой позиции, чтобы ее никтоне смел судить, критиковать, даже бросить в ее сторону косой взгляд!