Утром 26 августа полк занял исходное положение для атаки, назначенной на 11 часов утра. Две роты были оставлены в резерве и не приняли участия в атаке. Таким образом 12-ти ротам полного состава и двум, сведенным в одну вследствие понесенных накануне потерь, предстояло атаковать без помощи тяжелой артиллерии, которая еще не успела высадиться, заранее укрепившегося противника, пройдя около двух верст по совершенно открытому полю и среди бела дня.

Приказание, полученное из высших инстанций, не только не носило ни малейшего признака военного искусства в происходившей маневренной войне, но походило скорей на бездарно-легкомысленное распоряжение — равное приказу к самоубийству целого гвардейского полка. Так именно его и истолковал командир полка генерал Михельсон. А поэтому он сделал единственный возможный для спасения полка вывод: он стал вся чески тянуть начало атаки с явным намерением начать ее лишь при наступлении сумерек. Несмотря на то, что высшие штабы настаивали на немедленном начале атаки, генералу Михельсону удалось оттянуть военные действия до 16-ти часов. Тогда из штаба дивизии пришло приказание передать командование полком командиру первого батальона полковнику Гальфтеру. Под предлогом принятия полка полковник Гальфтер продолжал тактику генерала Михельсона, откладывая атаку до сумерек.

Наконец в 19 часов 15 минут, 26 августа — в день Бородина — полковник Гальфтер повел полк в атаку. Как она происходила? Прочтем реляцию бригадного генерала Киселевского[166]. «Наблюдая лично за ходом боя от Господского Двора Высоке, я видел, как весь участок ската, где были Сосковцы, был забросан огромным количеством перекрестных шрапнелей и тротиловых гранат; весь боевой порядок их представлял сплошное облако дыма; посреди рассеивавшегося по временам дыма я видел, как доблестные роты продолжали быстро двигаться вперед пока, достигнув гребня высоты, не скрылись за противоположным скатом. Своим необыкновенным порывом вперед и удивительным подъемом духа в этом движении в море огня и в дальнейшей штыковой работе, славные Московцы показали, как крепко живет в них дух их бессмертных предков, прославивших себя сто лет тому назад тоже в день 26 августа, на полях Бородина».

Но что же произошло за гребнем высоты, чего не мог видеть бригадный генерал со своего наблюдательного пункта? Добежавшие до гребня остатки рот (артиллерийский огонь противника вырывал из их цепей людей пачками) увидели еще один ровный подъем, на вершине которого, уже почти что в полной темноте, были заметны вспышки выстрелов германских орудий, стрелявших по наступавшему полку прямой наводкой. Артиллеристы старались стрелять как можно чаще, но штурмующим всё же удалось уловить темп неприятельской стрельбы, что позволяло им неуклонно приближаться перебежками к германским орудиям, то падая, то вновь устремляясь вперед, в промежутки расположения батарей, пышущих огнем и дымом. Немцы, занятые лихорадочной стрельбой, не заметили в темноте атакующих, так как не ожидали возможности подхода неприятеля к их батареям, а потому Московцам удалось подойти с фланга к орудиям, чтобы тотчас же переколоть артиллеристов.

Таким образом было захвачено 42 орудия, из них 17 тяжелых. Легко можно представить себе ликование победителей, когда солдаты и офицеры обнимались и целовались среди захваченных трофеев. Вскоре место последнего боя огласилось величественными звуками российского национального гимна «Боже, Царя храни». Предполагая, что неприятель перейдет в контратаку с целью отбить свою артиллерию, полковник Гальфтер приказал свозить орудия в три группы и окопать их кольцевыми окопами. И действительно, едва лишь взошло солнце, как раздался звук трубы и из близлежащего леса показались цепи немцев, атакующих окопы Московцев с трех сторон. До шести часов вечера продолжался бой при нестерпимой жаре; еще много было убито и ранено доблестных защитников взятых орудий. Подошедшие свежие части русских войск заставили немцев сдаваться или отступать. Был достигнут значительный тактический успех: лишенные своей артиллерии австро-германские дивизии покатились назад.

Четырнадцать рот Московцев, участвовавших в этих трехдневных боях понесли следующие потерн: 20 офицеров полка было убито, 38 ранено, 2200 унтер-офицеров и солдат убито и ранено, причем унтер-офицеры, призванные из запаса, представляли собой половину нижних чинов. В строю осталось 7 офицеров и около 750 нижних чинов, верных защитников Престола и Отечества.

Александр Земель. Дневной и ночной бой под Тарнавкой (26/27 августа 1914 г.). Австралия, 1964 г. На обороте репродукций одинаковые надписи: «Картина была передана Князю Владимиру Кирилловичу».

* * *

Понеся большие потери в боях в 1915 году, полк, однако, был в полном боевом составе к лету 1916 года: он имел хорошо обученных и воспитанных солдат, почти что равняясь по мирному времени, то есть верных слуг Престола и Отечества.

Летом 1916 года намечалось наступление на Ковельском направлении Юго-Западного фронта, командовал которым генерал Брусилов[167]. По распоряжению начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева гвардия была переброшена в район реки Стоход, которую нужно было форсировать, чтобы продолжать затем движение в Ковельском направлении.

Лейб-гвардии Московский полк, наряду с другими частями гвардии получил участок фронта для его прорыва. Трудно было найти более гиблое место, чем то, куда была брошена гвардия. И действительно, берега реки Стоход были болотистыми, порой настоящими трясинами, между которыми можно было найти что-то вроде проходов, а если их не было, то, чтобы пройти, надо было заваливать болота. Противоположный берег был сильно укреплен противником, а имеющиеся проходы между трясинами были затянуты рядами колючей проволоки и обстреливались перекрестным пулеметным огнем. Если к этому прибавить, что неприятель имел подавляющее количество артиллерии, а небо было в его руках, что не давало возможности произвести глубокую разведку, то обстановка гибельного места делается совершенно ясной.

Как и во время сражения под Тарнавкой полк получил приказание атаковать в лоб противника; как и тогда, ему надо было проходить по совершенно открытому лугу до 1500 шагов, с тою только разницею, что полк непременно должен был выйти на проволочные заграждения, которых не было под Тарнавкой, и которые наша артиллерия не смогла разрушить, как по недостаточности своего огня, так и из-за невозможности обнаружить эти заграждения, скрытые высокой нескошенной травой. И вот, когда полк двинулся в атаку, то можно было наблюдать приемы войны не только времен «Очакова и покоренья Крыма», но еще более раннего периода штурма крепостей. И действительно, наступающие Московцы несли с собой связки хвороста и доски, которыми следовало покрывать трясины и прокладывать ходы для атаки противника!

Дойдя до проволоки, они рвали ее руками под артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем противника, переходили вброд через Стоход, опрокидывая неприятеля… Но даже и высшая доблесть в условиях гибельной обстановки боя не