— Не слушайте, Оскара, — вмешался Конан Дойл. — Он говорит чепуху, и сам прекрасно это знает.

Теперь пришел черед Оскара смеяться.

— Я не стану с вами спорить, Артур. Тот, кто спорит, всегда остается в проигрыше.

Высказывания Оскара всегда были столь блестящи, что он мог заставить забыть даже о зубной боли. В тот вечер мы сидели в темном уголке лондонского клуба с головой мертвого юноши в коробке и в течение сорока минут ни разу о ней не упомянули. (Несомненно, шампанское и бренди нам помогли.)

Наконец, наступила полночь, наши бокалы опустели, и Оскар вернул нас к реальности.

— Ну, инспектор, что дальше? — спросил он, пристально глядя на Фрейзера. — Как будет развиваться расследование убийства?

— Надеюсь, вы ничего не станете предпринимать, Оскар. Пожалуйста, предоставьте расследование мне.

Оскар кивнул, словно соглашался с инспектором.

— И каким будет ваш первый шаг? — спросил он.

— Я поручу своим людям отыскать кэбмена, который доставил посылку. Сам же завтра поеду в Бродстэрс. Мне необходимо повидать миссис Вуд. Вы рассказали мне ее историю, но я должен с ней побеседовать. И показать голову юноши.

— Но этого нельзя делать! — вскричал Оскар.

— Я должен.

— Потрясение может ее убить!

— Так поступать опасно, Эйдан, — вмешался Конан Дойл.

— Не беспокойтесь, я отвезу миссис Вуд в полицейский морг, чтобы провести формальное опознание. Голову молодого человека положат над валиком, который накроют простыней, так что у миссис Вуд возникнет впечатление, что перед ней тело. Она не узнает, что голова отсечена.

— Неужели это так необходимо, Эйдан? — спросил Оскар.

— Совершенно. Мы должны знать наверняка, кому принадлежала голова.

— Билли Вуду.

— Да, вы так говорите, Оскар. И мы знаем это с ваших слов. У нас нет никаких фактов, подтверждающих вашу правоту. Вы писатель, Оскар, raconteur[67], вы сочиняете сказки. А я полисмен, и в настоящий момент речь идет о полицейском расследовании.

— Это унизительное признание, — сказал Оскар, погасив окурок каблуком и закуривая новую сигарету. — Но все мы сделаны из одного теста. — Мы стояли в северном конце Бейкер-стрит, возле железнодорожной станции и собирались перейти на другую сторону улицы. Мой друг с удовольствием затянулся новой сигаретой. — Чем больше мы анализируем людей, — продолжал он, — тем быстрее исчезают причины для анализа. Рано или поздно, всё сходится к одному и тому же: всё определяет некая универсальная сущность, которую называют человеческой природой.

— Что вы хотите этим сказать, Оскар? — спросил я.

Было одиннадцать часов утра следующего дня после дня рождения Констанции, и мой разум находился не в самом подходящем состоянии для восприятия фундаментальных истин об универсальности человеческой природы.

— Я знаю, кто убил Билли Вуда, — сказал Оскар, выдыхая серо-белое облачко сигаретного дыма в холодный январский воздух. — Во всяком случае, мне так кажется.

Я удивленно посмотрел на него.

— Что вы хотите этим сказать, Оскар? — повторил я.

— Все сводится к человеческой природе. Мы все сделаны из одного теста. Наше поведение определяют одни и те же импульсы: ваши, мои, убийцы…

— И вы знаете, кто он? Вы поняли, кто убил Билли Вуда?

— Я думаю, да, — сказал он, лукаво улыбаясь, — главным образом благодаря словам, которые вы, Роберт, произнесли вчера вечером…

— Я произнес?..

— Но пока у меня нет доказательств. Именно их мы сейчас и пытаемся отыскать.

— Ну, пожалуйста, не томите меня, — взмолился я. — Кто, по вашему мнению, является убийцей?

— Не сейчас, Роберт…

— Что значит «не сейчас, Роберт»? Вы не можете держать меня в неизвестности!

— Не только могу, Роберт, но и должен. — Мы шагнули на оживленную проезжую часть улицы, Оскар пробирался между молочным фургоном и омнибусом. — Неизвестность это все! — вскричал он. — Только люди банальные — бородатые и лысые — живут тем, что существует здесь и сейчас. Вы и я, Роберт, существуем ради будущего, ведь так? Мы живем в предвкушении. — Мы быстро шагали между движущимся транспортом, и Оскару приходилось повышать голос, чтобы его не заглушал скрип колес и цокот копыт. — Мы живем обещаниями удовольствий, о которых можем только мечтать: о новых прелестях, о ненаписанных и непрочитанных книгах.

Наконец, мы сумели добраться до безопасного тротуара на противоположной стороне улицы. У самого его края, опираясь на фонарный столб, стоял уличный сорванец, симпатичный мальчишка двенадцати или тринадцати лет. Увидев нас, он приветственно приподнял шапку. Оскар кивнул в ответ и протянул ему шестипенсовую монетку.

— Конечно, мы благодарны прошлому за воспоминания. Прошлое нас поддерживает. Но лишь будущее заставляет человека двигаться вперед.

— В самом деле? — спросил я, слегка выведенный из равновесия перенесенными опасностями и потоком его слов.

— Разумеется. Именно погоня за ускользающей мисс Сазерленд так возбуждает вас, Роберт. Преследование — вот главное. Но что будет, когда вам удастся ее завоевать?

Я ничего не ответил. Оскар взял меня под руку, и мы зашагали в сторону Риджент-парка.

— Mon ami, — сказал он, — когда я буду уверен в том, что знаю имя убийцы, уверен целиком и полностью, тогда я назову его вам. Обещаю, вы станете первым, кто его услышит. А сейчас я знаю лишь одно: мне следует раскрыть тайну до того, как это сделает наш друг Фрейзер.

— Мне показалось, что вечером вы обещали предоставить полиции вести расследование.

— Разве я обещал? Не думаю. Но, даже если и так, это было тогда, сейчас же я скажу совсем другое. Кто желает постоянства? Только скучные педанты, утомительные люди, несущие свои принципы, словно флаг, уничтожающие любое действие и доводящие до абсурда любое дело. Но только не я!

— Вы сегодня в ударе, — заметил я, восхищаясь энергией и живостью своего друга, поскольку знал, что он спал не более пяти часов.

— Неужели? — весело откликнулся он. — Если так, я должен благодарить за это вас и Конана Дойла. Вчерашний вечер был трудным для всех нас, но вы оба нашли козыри…

— Я ничего не сделал.

— Вы сделали гораздо больше, чем вам кажется. Сегодня утром за завтраком я сказал Джону Грею: «Шерард истинный друг», да и в Конане Дойле, несмотря на его чудовищное рукопожатие, есть нечто, поднимающее настроение.

— Артур порядочный человек, — сказал я.

— Он гений, — заявил Оскар. — Конан Дойл оставил мне экземпляр своего нового рассказа «Знак четырех», который только что закончил. Это маленький шедевр. Шерлок Холмс — вот источник моего вдохновения!