– Да, что-то такое я слышал! – кивнул профессор. – Но она, насколько я знаю, не получила широкого распространения: уж очень надуманным кажется этакая «тупость» нашего командования, проигнорировавшего слишком явные признаки подготовки Германии к войне.

– Ну да… тупость слишком нарочитая! – с улыбкой согласился я. – Простите, что перебил, Леонид Ксаверьевич, продолжайте!

– К сожалению, успех Юго-Западного фронта полностью нивелировался грандиозным провалом наших войск в Прибалтике – двум немецким танковым группам удалось быстро прорвать приграничные укрепления. Корпус Манштейна ушел в глубину оперативного построения почти на сорок километров, и что самое скверное, на его пути к Двинску уже практически не было наших войск. К счастью, перед передовыми отрядами третьей танковой группы успели взорвать мосты через Неман. Вот в целом таковы были события в первый день войны.

– Ну, не катастрофично, даже в Прибалтике! – сказал я. – Неужели, начав войну таким неплохим дебютом, наши умудрились к финалу Приграничного сражения растерять все преимущество?

– А не было никакого преимущества, увы! – грустно сказал Солдатов. – Я же вам сразу сказал, что главные причины неудачи – упреждение в развертывании и недостаточная подготовка личного состава. Соответственно по этим двум параметрам у немцев были козыри, которые временной удачей никак не перебить. Да и в чем удача? Что войну начали НОРМАЛЬНО? В смысле – по нормам военного искусства, без паники и расстройства управления войсками, как было бы в упомянутой вами альтернативе?

22 июня 1941 года,

Западный фронт

– Горит, сука! – заорал командир танка сержант Степан Гаврилов, на миг отрываясь от скользкого от пота обрезиненного налобника прицела. – Есть, попали! Спекся гад! Коля, вперед давай, не ровен час, пристреляются!

Боковым зрением он заметил, как заряжающий, не дожидаясь команды, воткнул в казенник новый унитар. В следующую секунду механик-водитель газанул, и остановившийся для прицельного выстрела на «короткую» танк рванулся вперед. В четырехстах метрах от «БТ» жарко горел подбитый с первого снаряда немецкий, точнее чешский, «Pz-38 (t)». Клепаный корпус разворотило взрывом боекомплекта, из люков с сорванными крышками вырывались ревущие столбы дымного пламени – бензин из разбитых баков хлынул в боевое отделение, мгновенно превратив его в огненный ад.

– Давай к дороге, – моргая слезящимися от заполнившего башню тухлого кордитного дыма глазами, скомандовал Степан. – Только не по прямой, направление почаще меняй. Нам бы на ту сторону перебраться, пока немцы не опомнились.

– Понял, – кивнул мехвод, хоть со своего места командир и не мог видеть этого жеста. – Прорвемся…

Выбрасывая из-под узких гусениц с плоскими, без выраженных грунтозацепов траками фонтаны глины и выдранной травы, «бэтушка» зигзагами понеслась вперед, стремительно сокращая расстояние до заполненного немецкой техникой шоссе. Следом рванулись остальные уцелевшие танки, один «Т-26», два «БТ-7» и командирская «тридцатьчетверка». Считая вместе с вырвавшимся вперед «БТ» сержанта Гаврилова, всего пять машин из почти сорока танков первой и второй роты, ранним утром принявших свой первый бой…

Танк подбрасывало на неровностях почвы, и в окуляре командирской панорамы иссиня-голубое небо стремительно менялось местами с землей, словно Гаврилов, как в далеком детстве, раскачивался, глядя в одну точку, на исполинских качелях. Чтобы не удариться головой о броню, сержант уперся одной рукой в боковую стенку башни, а второй вцепился в казенник орудия. Рискуя расшибить лицо о налобник, танкист снова приник к прицелу, с удовлетворением разглядывая скачущую наружную картинку.

Ага, вот именно, что с удовлетворением: гитлеровцы так сильно спешили на восток, что просто не заметили десяток русских танков, наспех замаскированных на абсолютно голом поле под стога соломы, за что и поплатились. После неожиданного флангового удара на ведущей в направлении Жлобина проселочной дороге воцарился сущий хаос. Чадно дымили, перегородив и без того узкую грунтовку, несколько танков и приземистых угловатых самоходок. Пылали, фонтанируя взрывающимися в огне патронами, пытавшиеся объехать внезапно возникшую на пути преграду раскуроченные взрывами полугусеничные бронетранспортеры. Большинство сидящих внутри пехотинцев погибло на месте, поскольку сорокапятимиллиметровый осколочно-фугасный снаряд танковой пушки «20-К» с легкостью прошивал противопульную броню «Ганомагов» и «Демагов», взрываясь внутри десантного отделения. Тащившим за собой противотанковые орудия, цистерны с горючим или полевые кухни тупорылым грузовикам досталось и того больше. Снаряды «БТ» и «Т-26» с первого попадания превращали их в искореженные пылающие обломки со смятыми взрывной волной кабинами и разнесенными в щепки кузовами, в некоторых из которых к тому же детонировали ящики со снарядами.

К сожалению, несмотря на понесенные противником серьезные потери, бой с первых же минут пошел не в пользу советских танкистов. И уже сейчас на поле застыло пять наших танков, напоровшихся на ответные выстрелы. Две «бэтэшки» немцы уничтожили почти сразу: одну сожгла успевшая развернуться самоходка, другая напоролась на очередь автоматической двадцатимиллиметровки легкого «Pz-II». Бронебойные снаряды скорострельной пушки, несмотря на малый калибр, прошили противопульную броню советского танка, словно картон. Еще три танка, включая и один из двух уцелевших после утреннего боя «Т-34», подбили уже на пути к шоссе. «Три-четыре» сразу получил болванку с пробитием в лобовой лист, и взорвался. «БТ-7» и «двадцать шестой» не горели, но это ничего не меняло: одному разбило двигатель, второму начисто разворотило ходовую по правому борту. Экипажи не стали покидать потерявшие ход машины, продолжая стрелять из башенных орудий и пулеметов, поскольку прекрасно понимали, что без защиты брони они обречены: гитлеровцы вели по застывшим в паре сотен метров танкам шквальный огонь из стрелкового оружия. Танкисты осознавали, что долго это не продлится, но оттягивали на себя внимание немцев, давая возможность уцелевшим товарищам сблизиться с противником.

Оставшиеся танки, ведя огонь с коротких остановок, изо всех сил рвались к шоссе, маневрируя и сокращая дистанцию до атакованной колонны «Panzerdivision. 3», входящей в состав Второй танковой группы Гудериана. Шансов пересечь шоссе было немного, но ничего иного просто не оставалось: снизить скорость означало только одно – мгновенно превратиться в удобную мишень для наводчиков немецких танков и «SturmGeschütz». А в том, что последние не промажут, никто из командиров уцелевших танков не сомневался: за этот кажущийся бесконечным день 22 июня, начавшийся с утреннего боя с немецкими «ныряющими» танками, они уже имели несчастье в этом убедиться…

Разворачивающуюся в их сторону угловатую башню немецкой «четверки» Степан заметил в последний момент. Единственное, что еще успел сержант, это пихнуть мехвода сапогом в плечо, отдавая приказ отвернуть. Механик, уже в который раз за сегодня спасавший машину и товарищей от неминуемой смерти, рванул правый фрикцион, и «БТ», вывернув забитыми травой гусеницами пласт глины, изменил направление движения. Сержанта швырнуло в сторону, и он ощутимо приложился головой о борт башни, чудом удержавшись на узком дерматиновом сиденье. Восстановив равновесие, Гаврилов приник к прицелу, поле которого уже заполнил стремительно приближающийся темно-серый с белым трафаретным крестом борт полугусеничного «Ганомага». Отворачивать было поздно, да и бессмысленно, до столкновения осталось метров восемь, и сержант заорал: «Коля, тарань!», вцепляясь руками в казенник орудия и маховик поворота башни. Четырнадцать тонн броневой стали врезались в бронетранспортер, подминая его под себя. Инерция швырнула танкистов вперед, под днищем визгливо заскрежетал сминаемый металл, мотор взревел на высоких оборотах и заглох. Впрочем, это уже не имело никакого значения: удар сорвал левую гусеницу и развернул легкий танк почти поперек. Боевая машина намертво застряла, не способная самостоятельно съехать с искореженного бронетранспортера. На несколько секунд наступила тишина. Сержант очумело потряс гудящей, словно колокол, головой и стянул шлемофон. В глазах все плыло, по лбу, заливая лицо, струилась, смешиваясь с потом и гарью, липкая теплая кровь. Похоже, он снова головой ударился, хоть и напрочь этого не помнил.