– Ну что же, – сказал он себе. – Мы еще посмотрим, что на это скажет Рим, который не очень доброжелательно относится к королю.

Море понимал, что Риму нужны доказательства. А они, по мнению епископа, были в Париже. Кряхтя и поругиваясь, из-за этого постоянно крестясь, епископ собрался в дорогу.

И вот его колымага затряслась по пыльным, разбитым французским дорогам. Первый визит нанес графу де ла Маршу, пэру Франции. Когда-то они считали себя друзьями, и им было что вспомнить. Граф принял его в замке в Понтуазе. Он постарел. Замечательные русые волосы на его большой плоской голове, некогда волнами ниспадавшие на широкие плечи, поредели, а седина погасила цвет. Зауженное европейское его лицо было не узнать. Он раньше был худ, а теперь походил на мумию. Но веселый нрав сохранился. Сохранились и остатки былой дружбы. Он принял его сразу, как только тот появился.

Они сидели вдвоем в прекрасно обставленном кабинете. Одни гобелены на стенах чего стоили! А мягкие с позолотой кресла! Под них же и стол…

Пэр чувствовал, что епископ приехал не по пустякам. Но вот такой вопрос…

– Честно тебе скажу, вот те крест, – он размашисто осенил себя крестом, – ничего подобного не знаю. Хотя тебя понимаю. Да, наш сюзерен спит и видит сделать Францию могучей. Ему претит, когда какой-нибудь чирей вдруг начинает воображать себя Монбланом.

Он подал епископу бокал с вином. Тот принял. Отпив, некоторое время помолчал, смакуя прекрасный напиток.

– Я все понимаю, – отметил епископ, – но зачем… так.

– Вашего брата иначе не уговоришь, – улыбнулся пэр.

Но, увидя, как посерьезнело лицо епископа, поднял руки.

– Прости мою шутку!

Наконец наступает минута прощания. Они еще долго рассыпаются в комплементах друг другу, в клятвах верности старой дружбе. Домой епископ приехал задумчивый, обдумывая разговор во время встречи.

– Похоже, он действительно ничего не знает, – вздохнул епископ.

Следующий визит к Симону де Нелю, коннетаблю Франции. Он не стал принимать его в присутственном месте, а пригласил в свой загородный дом в Фонтенбло, который был построен недавно и резко отличался от собратьев большими сводчатыми окнами с фигурными переплетами, окрашенными в темно-коричневый цвет, что весьма выразительно смотрелось на белом фоне. Вход в здание оформлен порталом с козырьком на колоннах.

Хозяином оказался моложавый человек, одетый в малиновый бархатный камзол с большим воротом, украшенный белоснежными кружевами. Взгляд умный, внимательный, присущий людям, желающими услужить. «Король понимает толк в людях», – отметил про себя епископ, представляясь.

– Для меня большая честь, господин прелат, принять у себя столь знатную особу. Я готов оказать посильное участие в решении беспокоящего вас, ваша честь, вопроса. А пока… – и жестом пригласил за богато сервированный стол.

И опять епископ отметил про себя, что тот умеет обольщать не льстя.

– Позвольте! – он взял графин и налил гостю в бокал золотистого вина.

В нос ударил приятный запах.

– За вас, господин прелат! – коннетабль чуть прикоснулся к бокалу.

Епископ, сделав несколько глотков, оторвал бокал от губ.

– Прекрасное, Симон, у вас вино, – он сделал еще несколько глотков и поставил бокал.

– Благодарю вас, господин прелат.

– Зови меня просто Море. Так чем сейчас живет Париж? – голос епископа прозвучал обыденным тоном, относя вопрос к банальному началу разговора. Де Нель посмотрел на него серьезным, проникающим взглядом, точно хотел выудить из него утаенный, но мучивший того вопрос. То ли Море не понял его взгляда, то ли прикинулся этаким безразличным человеком, но он как-то погасил в себе то ожидание, которое породил своим же простым вопросом.

– Жизнь в Париже почти не меняется. Живя и крутясь в этом столичном омуте, вряд ли замечаешь его течение, – ответил Симон таким тоном, каком бы докладывал на заседаниях королю. Его румяное лицо не выражало никаких эмоций. – Все кажется обыденным, мелким и в конце концов никчемным.

– Суета сует, – вздохнул Море.

– Да, так что же вас интересует, святой отец?

Епископ провел короткими толстыми пальцами по подряхлевшим отвисшим щекам, как бы смахивая осевшую на них паутину накопившихся жизненных проблем, и ответил одним словом:

– Правда.

Коннетабль рассмеялся. И его лицо сделалось простым до обыденности.

– Правда, – повторил он, – иногда правда стоит жизни. Она вам нужна?

Епископ кивнул.

– Слушаю.

– Не могли бы вы, ваше преосвященство, дать оценку одному обстоятельству… – де Нель замолчал, пристально глядя на епископа.

Тот насторожился.

– Я слушаю, – повторил он, в его глазах зажглась тревога.

Море кашлянул:

– Чем вы можете объяснить такие обстоятельства? Внезапно исчез мой племянник Раймунд, его отец… да простит Господь его грехи, граф Тулузский, покидает жизненную обитель…

– Что? Что вы сказали? – перебивая его, воскликнул Симон де Нель. – Граф?

– Да, граф Тулузский, мой брат, совсем недавно отдал Богу душу.

– Наверное, это из-за указа короля.

– Какого указа? – быстро спросил Море.

Симон де Нель понял, что совершил промашку. Но отступать было поздно.

– Разве вы не знаете, что король подписал указ на основании решения консилиума об отторжении от графства Бокерского и Каркассонского сенешальства?

– Господи, – Море вмиг превратился в небогатого епископа, поднял глаза кверху, его физиономия стала выражать саму покорность, – прости грехи наши тяжкие, – и осенил себя крестом. – День ото дня не легче. Нет. Не знал о королевских причудах.

– Вы… не согласны?

– Бумаг я не видел, – хитро ушел от ответа епископ. Потом добавил: – Почему я должен заниматься этим вопросом? Я просто хочу знать, что за беда обрушилась на эту семью? Погиб и Ферри, мой второй племянник. Не странно ли, господин коннетабль?

Де Ноэль даже не ожидал, что у прелата может быть такой давящий взгляд. Он словно прибивал к стенке.

– Вы напрасно думаете, что в этом виновен…

– Я не думаю, – перебивает его Море, – а хочу знать, что за беда обрушилась на Тулузское графство. Вся история семейства может подтвердить, что такого никогда не было. Признаюсь, семейство несло потери: дрались на дуэлях, вели войны, но чтобы так… согласитесь, довольно странно, не правда ли?

– Да, – выдавил из себя Симон де Нель. И добавил: – Мне думается, господин прелат, это по вашей части. Молитесь, и бог услышит ваши молитвы.

Губы прелата скривились, непонятно что изображая: то ли насмешливую улыбку, то ли презрительное отношение.