— Да, вы мне уже это говорили.

— Едем к ней, в бывшую гостиницу. Поверните направо.

— Странно, что она говорит «хэллоу» вместо «здравствуйте».

— Это по-английски.

— Я знаю, — мягко сказал Данглар.

Ордебекские жандармы не любили тянуть с уборкой: закончив работу на месте преступления, они сразу же привели дом Лео в полный порядок. Пол в зале был вымыт, а если кое-где и осталась еще кровь, ее впитали в себя красновато-коричневые каменные плиты. Адамберг устроился в комнате, где он ночевал в первый приезд, а Данглар выбрал себе комнату в противоположном конце здания. Распаковав свой небольшой багаж, майор подошел к окну и стал наблюдать за Адамбергом. Тот сидел по-турецки посреди двора под наклонно растущей яблоней, расслабленно опустив руки и как будто не собираясь двигаться с места. Время от времени он ловил у себя на затылке какое-то назойливое насекомое.

Незадолго до восьми, когда солнце уже клонилось к закату, Данглар подошел к комиссару и остановился; его тень накрыла ноги Адамберга.

— Пора, — сказал он.

— К «Синему кабану», — отозвался Адамберг, подняв голову.

— Он не синий. Ресторан называется «Бегущий кабан».

— А кабаны бегают? — спросил Адамберг, протянув руку Данглару, чтобы тот помог ему встать.

— Кажется, они развивают скорость до тридцати пяти километров в час. Но я мало знаю о кабанах. Знаю только, что они не потеют.

— И как же они без этого обходятся? — равнодушно спросил Адамберг, отряхивая брюки.

— Валяются в жидкой грязи, чтобы охладиться.

— Пожалуй, именно так я представляю себе нашего убийцу. Зверь весом в двести кило, который, вывалявшись в грязи, не потеет. Он разделывается с жертвой не моргнув глазом.

Данглар подошел к зарезервированному им круглому столику и, довольный, за него уселся. Этот первый ужин в Ордебеке, в старом ресторане, под низкими балками потолка, заставил его на время забыть о мрачных предчувствиях. Точно в назначенное время к ним присоединился Кромс, он едва заметно подмигнул, давая понять, что в лесном домике все в порядке. К ужину еще ждали Эмери: Адамберг повторил приглашение, и на сей раз капитан не стал упрямиться.

— Малышу очень понравилось, что я принес ему малыша, — негромким, спокойным голосом сказал Кромс Адамбергу. — Когда я уходил, они оживленно общались. Эльбо прямо в восторге от игры в йо-йо. Если катушка падает на пол, он начинает клевать ее изо всех сил.

— Мне кажется, Эльбо понемногу забывает свою птичью природу. С нами будет ужинать капитан Эмери. Это такой мужественный блондин в безупречно пригнанной форме. Называй его «капитан».

— Хорошо.

— Эмери — потомок маршала Даву, соратника Наполеона, который умер непобежденным. Для него это очень важно. На эту тему нельзя шутить.

— Я и не собирался.

— Вот они. Толстяк с темными волосами — это бригадир Блерио.

— Буду называть его «бригадир».

— Правильно.

Когда подали закуски, Кромс начал есть первым, как делал сам Адамберг до тех пор, пока Данглар не научил его элементарным правилам хорошего тона. А еще Кромс слишком шумно жевал, надо будет сделать ему внушение. В Париже Адамберг этого не замечал. Но сегодня, в этой чопорной компании, ему казалось, что жует только его сын.

— Как там Лод? — поинтересовался Адамберг у бригадира Блерио. — Лео сегодня удалось поговорить со мной. Она беспокоится о своем псе.

— Поговорить? — удивился Эмери.

— Да. Я просидел возле нее почти два часа, и она заговорила. А врач по фамилии Сазан или что-то в этом роде как будто даже не обрадовался. Наверно, он не одобряет мой метод.

— Его фамилия Мерлан, — едва слышно уточнил Данглар.

— И вы, черт возьми, только сейчас мне об этом сообщаете? — вскипел Эмери. — Что она сказала?

— Да почти ничего. Несколько раз поздоровалась со мной. Потом произнесла «Лод» и «сахар». Вот и все. Я заверил ее, что бригадир дает Лоду сахар каждый день.

— А я так и делаю, — заверил Блерио, — хотя считаю это неправильным. Но каждый день в восемнадцать ноль-ноль Лод делает стойку перед столом, где стоит сахарница. У него срабатывают биологические часы, как у наркомана.

— Ну и ладно. Иначе бы получилось, что я соврал Лео, а это нехорошо. Теперь, когда она заговорила, — продолжал Адамберг, повернувшись к Эмери, — не помешало бы поставить охрану у ее палаты.

— Черт возьми, Адамберг, вы знаете, сколько у меня людей? Полтора человека. Блерио и один парень, который помимо Ордебека служит еще в Сен-Венане. Его во всех смыслах нельзя считать целым. Он полухитрец, полутупица, полутихоня, полусклочник, полугрязнуля, получистюля. Что, по-вашему, можно сделать с такой командой?

— Например, установить в палате камеру наблюдения, — предложил бригадир.

— Две камеры, — сказал Данглар. — Одну, чтобы снимала каждого входящего, другую возле кровати Лео.

— Замечательно, — сказал Эмери. — Только техников придется вызывать из Лизьё, и приедут они не раньше чем завтра после трех часов.

— А для охраны двух «схваченных», — добавил Адамберг, — стекольщика и владельца питомника, можно вызвать двух человек из Парижа. Сначала надо заняться стекольщиком.

— Я говорил с Глайе, — покачав головой, ответил Эмери. — Он категорически отказывается от какой бы то ни было защиты. Я знаю этого типа, для него будет большим позором, если люди подумают, будто он испугался бредовых россказней Лины Вандермот. Заставить его нельзя, он не подчинится.

— Он такой смелый?

— Он скорее необуздан, драчлив, при этом прекрасно воспитан, талантлив и начисто лишен совести. Витражи у него замечательные, тут ничего не скажешь. Но личность неприятная, как я вам уже говорил, и скоро вы сами в этом убедитесь. Учтите, я говорю так не потому, что он гомосексуалист.

— В Ордебеке это знают?

— А он и не думает скрывать, его дружок живет здесь и работает в местной газете. Полная противоположность Глайе, милейший человек, все его любят.

— Они живут вместе? — допытывался Данглар.

— Нет. Глайе живет с Мортамбо, владельцем питомника.

— Две следующие жертвы Воинства живут под одной крышей?

— Да, уже много лет. Они кузены и с самой юности неразлейвода. Но Мортамбо не гомосексуалист.

— Эрбье тоже был гомосексуалистом? — продолжал Данглар.

— Думаете, мы имеем дело с убийцей-гомофобом?

— Этого нельзя исключать.

— Эрбье точно не был гомосексуалистом. Он был по-скотски грубый самец, почти насильник. И потом, не забудьте: имена «схваченных» назвала Лина Вандермот. У меня нет ни малейших оснований думать, будто Лина что-то имеет против гомосексуалистов. Она — как бы это выразиться? — в сексуальном плане ведет довольно-таки свободную жизнь.