Рудаки крикнул ему вдогонку:

– А вы надолго, Володя, может, мы лучше вас подождем? – но ответа не получил – Штельвельд то ли не услышал, то ли не захотел отвечать.

– Куда это он, как думаешь? – спросил Рудаки, но помрачневший Иванов только покрутил пальцем у виска и сказал:

– Пошли. Догонит, раз сказал, – и, помолчав, добавил: – К утру догонит.

Рудаки понял, что подразумевается «баба», и больше этой темы не касался. После женитьбы на Ире состав «баб» у Корнета претерпел качественные изменения – одной из них, например, была его старая учительница, которой он носил продукты.

– Пошли, – сказал он, и они двинулись в сторону леса.

Уже через несколько минут они вышли на лесную дорогу, по которой возвращались вчера. Идти было легко – небо очистилось от туч и дорогу освещали звезды, хотя в эту ночь и вполне обычного вида, но достаточно яркие. Не прошло и получаса, как они вышли к озеру и направились к своему вчерашнему «биваку».

Аборигены на этот раз отсутствовали, и казалось уже, что и Аборигены, и все вчерашние события им просто приснились. Они уселись на свои прежние места на поваленном дереве и закурили. Темное ночное озеро лежало перед ними тихое и спокойное, только изредка слышался всплеск – то ли рыба, то ли утки.

Рудаки курил и задумчиво ковырял прутиком землю. «Прошло два года, – думал он, – а ничего не прояснилось. Ну ладно, катастрофу не стоит и пытаться объяснить, это – дело рук божьих, или природы, или – как их там? – высших сил. Тут дело ясное, что дело темное. Живы пока, и то слава богу. Но вот Аборигены, Аборигенки, двойники эти, мертвецы воскресшие – они-то кто? Они-то откуда взялись? И чувствую я печенкой, – продолжал он размышлять, – чувствую, что это не просто так „игра природы“, а кто-то что-то пытается таким образом нам сообщить. Какую-то истину, что-то о нас самих. Ну, действительно, зачем показывать мне моего двойника? Зачем? Сказать мне этим, что я бываю разным? Показать мне себя со стороны? Зачем? Что в этом(нового? Может быть, Рихман прав, может быть, они всегда были где-то рядом, эти Аборигены, а мы их не замечали? И теперь они захотели, чтобы их заметили, и фокусы разные для этого показывают. А тут чего сидим, кстати? – его мысли переключились на капитана Нему. – Ждем, что прилетит Нема на голубой ракете?».

Он посмотрел на небо, усмехнулся и вдруг вспомнил своего любимого Мандельштама.

– Среди священников левитом молодым на страже утренней он долго оставался, – неожиданно громко продекламировал он в своей обычной манере, слегка подвывая, – ночь иудейская смыкалася над ним, и храм разрушенный угрюмо созидался…

– Сгущалася, – равнодушно поправил Иванов, который, видимо, ничуть не удивился этому внезапному лирическому порыву.

– А? – не понял Рудаки.

– Ночь сгущалася.

– Точно?

– Ага.

– Все равно ночь не иудейская, – с сожалением в голосе сказал Рудаки. – Я был там… около – там, знаешь, звезды какие… – и спросил: – А может быть, ты знаешь, и кто такой левит?

– Жрец в древней Иудее, – Иванов выбросил сигарету и встал. – Надо костер разжечь, а то не найдет нас твой Нема.

– Я так и думал, что что-то вроде этого. И фамилия еврейская такая есть, Левит, – Рудаки тоже поднялся. – А откуда ты знаешь? И вообще, фамилия у тебя подозрительно русская.

– Антисемит, – лениво бросил Иванов и направился в лес.

– Антисемит Антанте мил… – громко сказал Рудаки ему вслед. – Знаешь, мне кажется, что современная молодежь должна воспринимать Антанту как женское имя…

– Возможно. Для собаки тоже хорошее имя – Антанта, – откликнулся Иванов. – Ты давай ветки собирай, да смотри, чтоб сухие.

Они молча собрали топливо для костра и принялись его разжигать. Точнее, разжигал Иванов, а Рудаки опять сел на прежнее место и изредка давал советы.

«Интересно, – думал он при этом, – Нема придет? А если придет, то что скажет? Ракета на подлете? Смешно. Выпьет с нами ивановской водки, и дело с концом», – решил он и сказал Иванову:

– Зря, наверное, я с этим Немой все это затеял и вас втравил.

– А никто и не ждет ничего от этой встречи, – Иванов отошел от костра. – Пикник на природе. Тут твоя Ива права, – наконец его усилия увенчались успехом, и костер неохотно разгорелся. Иванов сел и спросил: – Думаешь, появится сегодня твой Нема водки выпить? А вообще, и правда интересно, зачем ты эту встречу затеял? Ты что не понимал, что все это наверняка сказки?

– Пассионарная я личность – вот в чем дело, или, как говорит народ, гвоздь у меня в одном месте, – признался Рудаки. – Мне уже и самому надоело которую ночь не спать, хотя, может быть, сегодня и появится наш капитан, – он помолчал немного и добавил: – А насчет переселения ты прав – конечно, сказки.

– Великий ты пассионарий, – хмыкнул Иванов. – Так, может, пойдем домой?

– Пошли, – не возражал Рудаки, – дождемся Корнета, выпьем и пойдем, – и вдруг ударился в воспоминания: – У нас на службе тетка-парторг была, так она секретаря компартии Испании товарищ Ибаррури великой апассионатой; называла. Вообще, забавная была тетка, говорила «годовалая» вместо «годовая» – «годовалая температура января». Забавные были люди партейцы – находка для филолога.

– Почему были? – уточнил Иванов. – Они и сейчас есть.

– В луддиты, должно быть, подались, – предположил Рудаки.

– Не только, – возразил Иванов, – они сейчас в правительствах всяких майоратов заседают. У Вити Чинчука спроси.

– Да аллах с ними, – махнул рукой Рудаки. – Ты мне лучше скажи, что Мамед с автоматом сделает. Как думаешь?

– Спрячет на всякий случай. В отличие от нас, он его в дело пустить не побоится. Меня вот что больше занимает: что это Аборигены у него в кафе делают, они ведь замкнутого пространства не любят, насколько я знаю?

– Может быть, они тоже шашлыки любят и только вид делают, будто бесплотные, – усмехнулся Рудаки. – А хороший шашлык-машлык был. Скажи?

– Недурной.

– Ну и продукт твой, как всегда, выше всяческих похвал. Я бы уже и добавил, – Рудаки потер руки. – Надеюсь, ты не забыл флягу?

– Не забыл, – Иванов похлопал по рюкзаку. – Только давай Корнета подождем.

– Давай, – нехотя согласился Рудаки и приподнялся, чтобы подкинуть в костер ветки, как вдруг у них за спиной кто-то громко сказал:

– Сидеть!

Рудаки обернулся и в неверном свете костра разглядел какую-то темную фигуру с автоматом в руках. Иванов тоже обернулся и хотел встать, но человек с автоматом опять приказал:

– Сидеть!

Иванов опустился на бревно, проворчав что-то угрожающее себе под нос, а человек, не опуская автомата, обошел их и стал между ними и костром.