– Тая-тая-тая-тая-тая, – неожиданно, подхватил Иванов, – хачапури, хвелипури, цицила, ай-да-ли-да! – заголосили они вместе.

– Тая-тая-тая-тая-тая, – присоединился к ним Урия. – Цинандали, саперави, хванчкара, ай-да-ли-да!

– Тая-тая-тая-тая-тая, – закончили они довольно слаженно уже втроем.

Братки за дальним столиком шутливо захлопали, из кухни выглянул Мамед, крикнул: «Вах!» и опять скрылся за кухонной дверью.

– Так зачем же мы тогда с этим капитаном Немой встречаемся, если никто никуда не переселяется? – спросила доверчивая Ира Штельвельд.

– А я что вам говорила?! – тут же откликнулась Ива Рудаки. – Пикник они себе устроили «без баб».

Рудаки открыл было рот, чтобы возразить, но его опередила Виктория Чинчук.

– А в Майорате говорят, – заявила она, – что это только называют так «переселение», на звезды всякие, Бетельгейзе там или как это? Мирам, а на самом деле, – продолжила она громким шепотом, – а на самом деле переправляют в Европу там или в Америку, в общем, туда, где нет всего этого ужаса. Поэтому и мы с Витей решили с вами. Чем черт не шутит, вдруг этот Нема и правда сможет устроить переезд в нормальную страну, а не на эту Мираму.

– Не Мираму, а Мирам, звезда Мирам называется, – встрял Рудаки, – и фамилия Мирам есть, я знал одного Мирама – переводчиком служил под знаменами, хороший был парень, пьяница.

– Странная какая фамилия, чья это? – спросила Елена Передивцева.

– 'Перс он был, как и я. Мирам – значит по-персидски «старший пастух», – ответил Рудаки.

– А почему был, он что умер? – почему-то заинтересовалась Переливцева.

– Не знаю, исчез куда-то, – рассеянно ответил ей Рудаки, который опять углубился в свою газету. – Вот тут прогноз есть на завтра, послушайте, что пишут: первое солнце взойдет в пять часов шесть минут, второе в пять часов десять минут…

Рудаки никто не слушал.

– Странная штука с этими звездными переселенцами – пишут, что люди улетают, но я, например, не знаю ни одного улетевшего. А вы? Может, ты и права, Виктория, – задумчиво сказал Рихман.

– Вот мы улетаем, – усмехнулся Штельвельд.

– На палочке верхом, – сказала Маина Иванова.

– А что? Эротично! – Штельвельд готов был развить тему но Иванова молча показала ему кулак и он увял.

– Надо на Марс переселиться – кажется, там уже найдены примитивные формы жизни, – пошутила Ива Рудаки.

– Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – науке сие не известно! – назидательно произнес ее муж, подняв глаза от газеты.

– А потому надо выпить, – резюмировал Иванов.

– Мамед! – крикнул Рудаки. – Где наши рюмки?

– Вот рюмки, Аврам-бей, – Мамед нес из кухни большой поднос, уставленный закусками. – Вот «Вазистубани» вино, вот лобио, вот кинза, вот лаваш-малаш, – сказал он, поставив поднос. – Кушайте, дорогие. Автомат хороший, – шепнул он Рудаки, – я попробовал на дворе. Коту отпуск дадим – заслужил наш герой, еще один мышь в кладовке поймал. Кушайте, дорогие, скоро шашлык готов будет.

Мамед опять скрылся на кухне, Чинчук стал наливать дамам вино, а Иванов достал из рюкзака бутылку водки, открыл ее и, налив себе полную рюмку, сказал:

– Наливайте сами, мужики, а то мне тут неудобно с краю.

«Мужики» не заставили себя ждать, и вскоре все уже сидели с поднятыми рюмками в ожидании тоста.

– Скажешь тост, Витя? – попросил Иванов.

– В это непростое время… – встрял ехидный Штельвельд.

– Помолчи, дай сказать человеку, – остановила его Ира.

Чинчук встал.

– В это сложное время… – начал он.

Все засмеялись и выпили.

Какое-то время компания молча жевала, потом Чинчук вдруг сказал задумчиво:

– Мне в Подольском раввинате предлагали советника, можно было в Бахчисарай послом поехать, все-таки Крым, а не эти попы.

– Это бесперспективный пост! – безапелляционным тоном заявила Виктория Чинчук. – Подольский раввинат находится в политической изоляции, его признали только Крымский каганат и Автономный раввинат Белой Церкви, а у Патриархата большое будущее через международное православие.

– Правильно, – грустно согласился Чинчук, – все было бы неплохо, если бы не сухой закон.

– Так вы едете с нами или нет? – спросила Чинчуков Иванова.

– Едем, едем, – ответила ей Виктория Чинчук.

– На палочке верхом, разве что, – усомнился Рудаки и громко объявил: – Мамед шашлыки несет – готовьте пространство.

– Шашлык карский – аромат царский! – приговаривал Мамед, подбегая с подносом. – Кушайте, гости дорогие!

– Под шашлык, как говорится, сам бог велел, – предложил Штельвельд.

Возражений, естественно, не последовало, даже Этли протянул свою рюмку.

– Пообтесался, бритт, – заметил Урия, – обрусел.

– Хороший шашлык, – похвалил Рудаки. – Постарался Мамед за кота.

– И за автомат, – добавил Урия.

– Ну да, и за автомат тоже, – согласился Рудаки. – Интересно, зачем он ему?

– Орехи прикладом хорошо разбивать, – предположил Иванов.

– Во-во, и я так думаю, – усмехнулся Штельвельд и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: – Так мы идем сегодня на встречу с Немой или нет?

– Идем, конечно, в том же составе, – решительно заявил Рудаки и покосился на Иву.

– Только без баб, – потребовал Иванов.

– Очень надо… – фыркнула Ира Штельвельд.

– И вообще, пора закругляться, скоро последнее солнце сядет. – Иванов показал на окно, за которым уже порядком стемнело.

– Надо на посошок, – потребовал Чинчук и подставил свою рюмку.

– Всенепременно, – Иванов налил ему водки, поднял рюмку и провозгласил: – В это сложное время, как говорится, дай бог не последнюю.

– Пора! – выпив, сказал Рудаки. – Кашку поели, бражку попили, бабушку пока что не прибили, но пора и честь знать.

Со звуком оборванной струны село последнее солнце.

Не обошлось без уговоров и даже слез (Ива Рудаки показательно всплакнула), но на встречу с Немой отправились в том же составе и «без баб». Переливцевы подвезли «делегацию» до Сельхозакадемии, где Голосеевский лес подступал вплотную к городу.

Когда, пожелав им удачи, Переливцевы уехали, Штельвельд вдруг заявил:

– Вы идите, а я догоню вас, мне тут, самое, в одно место заскочить надо, – и исчез в переулке.