Когда я прихожу, в баре нет никого, кроме Розмари. Ее волосы стали короче, теперь они четче обрамляют ее лицо. Ей идет, но теперь она меньше похожа на меня.

Опускаюсь на соседний стул и говорю: «Привет», а она разворачивается и обнимает меня. Ее плечи у́же, чем кажутся; обхватив их руками, чувствую себя троллем. Тем не менее это наше первое в жизни объятие.

– Я только что заказала мартини. А ты что будешь?

Я никогда в жизни не заказывала мартини. На самом деле мне хочется плотного пива, чего-то такого, что можно выпить залпом, но вместо этого выбираю бокал белого вина.

– Тяжелый день? – Жестом показываю на мартини и прилагающуюся к нему оливку. – А ты не размениваешься по мелочам.

– Нет, на самом деле это был отличный день, отличная неделя – я праздную! – громкие заявления о счастье обычно настораживают меня.

– И что же ты празднуешь?

– Меня только что повысили!

Говорю правильную, любезную фразу: «Поздравляю!» – но я не в силах перебороть горечь, подкатывающую к горлу.

Она благодарит меня:

– Конечно, это означает больше ответственности, но надеюсь, оно того стоит.

– Все будет хорошо. И ты единственная из моих знакомых, кто будет радоваться январю. Зима после праздников тянется так долго – никаких надежд.

– Что за пессимизм! – Скрестив лодыжки, она взбалтывает мартини. – У меня хорошее настроение, так что, пожалуйста, отправь свой негатив туда. – Она указывает на выход.

Звучит довольно грубо, но я рада – это разрешение выйти за рамки стерильного и приторно-сладкого общения. Я могу делать и говорить все, что хочу, потому что все происходящее ненормально. Розмари могла бы провести вечер с кем-то другим, без каких-либо скрытых мотивов. Но разве дружба бывает по-настоящему бескорыстной, по-настоящему искренней? Разве мы не окружаем себя людьми, которые видят нас такими, какими мы хотим, чтобы они нас видели?

– Это все зима, – поясняю я. – Летом я воплощенное веселье.

Розмари смеется:

– Еще одна причина, по которой я не могу дождаться лета. Так ты принесла текст?

В радостном ожидании новой инъекции метадрамы, я говорю: «Да, да, конечно, вот он» – и произношу тщательно заготовленное вступление:

– На создание этого текста меня вдохновило вот что: недавно я узнала, что бывшая Лаклана как бы… преследует меня. Я понятия не имею, как узнала обо мне, потому что они больше не общаются и все его друзья живут в Австралии и тоже больше с ней не общаются, но в любом случае она начала появляться в книжном магазине, притворяясь обычным покупателем.

Глаза Розмари расширяются, она явно на крючке.

– Но она не понимает, что я знаю, кто она и как выглядит, Лаклан никогда не скрывал ее от меня, так что она, наверное, считает меня тупицей, – вымученно смеюсь. – Я даже не особенно виню ее, любопытство – это нормально. Кто знает, возможно, на ее месте я вела бы себя так же. Как минимум я бы тщательно прошерстила «Гугл».

– Это какая-то дикость. Она с тобой разговаривает или просто следит?

– Она просит порекомендовать книги, а я пробиваю чек. Вот и все. Вообще-то, быть ее кассиром несколько деморализует. – Какая ирония, что я могу выразить свои чувства только в вымышленном контексте. Наконец протягиваю ей листы. – Итак, в своей книге я пытаюсь стать ею. Представить, на что способна женщина, которой любопытно узнать о новой подружке своего бывшего парня.

Собственноручно привлекая ее внимание к тому, что, как я боюсь, она может обнаружить, надеюсь рассеять любые возможные подозрения. Почему бы ей не принять все это за чистую монету? Повисает долгая пауза, и меня одолевает беспокойство, не переоценила ли я свои силы.

Но потом, когда Розмари спокойно и аккуратно складывает листы в свой шопер с логотипом «Нью-Йоркера», я понимаю – все получилось.

– Прочту, как только выдастся свободное время, я очень заинтригована! – обещает она, а затем, избегая моего взгляда, добавляет: – Кстати, ты не могла бы заплатить мне через «Бэнкроллд»? Это приложение, что-то вроде «Венмо», его придумал двоюродный брат моей старой подруги по колледжу…

В животе бурлит волнение, когда я записываю ее имя пользователя. Информация, которую предоставляет приложение – кто кому платит, как часто и за что (и последнее часто изображается в виде эмодзи), – наиболее эффективный способ определить форму отношений между плательщиком и получателем.

– Кстати, как продвигается твое творчество? – спрашиваю ее, горя желанием узнать. – Ты не боишься, что теперь будет трудно найти время, раз тебя повысили?

Розмари делает паузу, положив одну руку на бокал с мартини; плечи инстинктивно расправляются, как бы отбиваясь от нападения.

– Потихоньку. Мне всегда нужно было выкраивать откуда-то время, чтобы писать, ничего нового. Я стараюсь уделять этому час времени каждое утро, потому что тогда, даже если ничего не напишу, то все равно смогу сказать, что моя задница была приклеена к стулу.

Каждое утро? Господи. В свои выходные я чаще всего просыпаюсь около десяти утра, отправляюсь на кухню без лифчика, насыпаю в миску кукурузные хлопья и часами с завистью просматриваю новости о том, как очередная писательница моложе сорока продала книгу издательству. В последнее время я стала бояться, что кто-то другой уже раскрыл мой сюжет, причем гораздо лучше меня.

– Да ты прямо инструктор боевой подготовки. Так ты напишешь книгу в мгновение ока. И я все равно хочу прочесть твой текст, когда ты будешь готова им поделиться. Мне кажется, наши сюжеты как-то пересекаются.

Она допивает мартини и грызет оливку.

– Да, здесь есть определенное сходство тематики, но в том, что женщины смотрят на других женщин, нет ничего нового. Все дело в том, как это преподнести.

Ножка моего стула слегка вибрирует. Розмари опускает взгляд и, порывшись в сумке, достает телефон. Она смотрит на экран, и ее лицо расплывается в редкой широкой улыбке, обнажающей зубы. Она освещает все помещение.

– Прости, повышение на работе сопровождается большим количеством писем во внеурочное время, – извиняется Розмари.

Я делаю вид, будто не смотрю, как она набирает пароль из четырех цифр. Одна цифра – ноль, остальные я не разглядела. Телефон разблокирован, и на экране всплывают три новых сообщения с именем моего парня.

Из моего горла вырывается звук, похожий на низкий животный вой. Я маскирую его кашлем.

Розмари ничего не замечает: она погружена в свои сообщения, пальцы стучат, и она рассеянно говорит:

– Извини, я знаю, что это грубо, но буквально минутка…

Прикрыв рот, Розмари пытается спрятать простодушную улыбку.

Когда он написал ей? Из аэропорта? Через вайфай на борту? Его рейс вылетел менее двух часов назад.

В бешенстве