Между восемнадцатью и двадцатью четырьмя годами я много кем был, только не тем, кем мечтал. А хотел я стать капитаном дальнего плавания и увидеть дальние страны. Приплыть куда-нибудь на большом корабле, но не вышло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Всю жизнь я провёл в Петербурге, и большую ее часть — у балетного станка, ездил только на гастроли, но путешествием такие поездки вряд ли можно назвать, скорее, работой. Я люблю танец, не мыслю себя без этого.

Живу я один…»

Сергей писал и писал. Что-то о своём детстве, что-то о жизни. Немного о театре. О важном и мелочах. Письмо вышло длинным и бессвязным, заканчивалось словами, которых Сергей в жизни не произнес бы, даже самым близким:

«Не знаю, как это вышло, что я всё вам рассказываю. И зачем?

Простите! До того как мы познакомились, я и не предполагал, что смогу кому-то рассказывать о себе. Меня считают скорее замкнутым. Откровенничаю о личной жизни я редко. А с вами это получилось легко, само собой. Спасибо, что ответили и что теперь читаете моё письмо. Буду очень рад, если вы напишете снова, но не могу настаивать. Решайте сами. И знайте только, что даже этот один раз, когда я смог рассказать всё, что здесь написано, — это слишком много и хорошо для меня. И вряд ли я это заслужил.

Вы заставили меня вспомнить такое, о чём я, как мне казалось, давно позабыл, а может, просто прятался от воспоминаний, считал их лишними.

И гораздо больше есть того, что я не сказал, но о чём подумал, и это теперь со мной. Всё это стало возможным благодаря вам, Алекс. Вы особенная. Не такая, как все… И, наверно, очень красивая, хотя я вас не видел.

Удачи вам во всех делах.

А если надумаете приехать в Питер — знайте, что у вас в этом городе есть верный друг.

Ещё раз простите, что побеспокоил вас и так долго злоупотреблял вашим вниманием.

С уважением и благодарностью

Сергей».

Когда Саша прочёл это, он схватился за голову.

Как можно дальше обманывать человека, который был так откровенен? Но разве можно не ответить на подобную откровенность?

Он снова открыл фото Сергея и долго вглядывался в каждую черточку ставшего родным лица.

А слова так и рвались из сердца, стремились преодолеть расстояние, разделяющее их, нагромождение обстоятельств, каким обернулась сеть, и препятствие, созданное самой природой.

Саша смотрел в глаза Сергея и твердил про себя: «Я хочу… Я смогу…»

Была ли та снежная женщина Сашиным сном или явью — в этом она оказалась права. Да, Саша хотел стать тем, что стремился найти Сергей. Хотел быть рядом, пусть под именем Алекс — неважно…

Потеряв отца, почему он должен теперь отказаться от друга?

И он написал ему. Также обо всём.

Начало письма вышло самым обычным, если бы Саша смог выдержать и остальное в том же тоне, то, возможно, ничего бы и не случилось, но он писал и писал, не глядя на объём, страницу за страницей. О своём одиночестве, о невысказанной никому раньше боли…

«Мой отец был капитаном дальнего плавания. Он погиб, когда ехал к нам домой из Петербурга. В тот рейс он купил в Германии машину.

Судно его было приписано к Балтийскому пароходству, и раньше мы всегда ездили встречать папу на вокзал, но только в нашем городе — ездить в Петербург он не разрешал, беспокоился. В этот раз он позвонил и сказал, чтобы мы ждали его дома. Мама сначала не соглашалась, но папа настоял, обещал сюрприз. И мы всё ждали и ждали…

Я не знаю почему — может, он долго пробыл в море, не садился за руль, отвык или просто что-то на дороге, — но машину вынесло на встречную полосу прямо под автофургон дальнобойщика. Наверно, папа ничего не почувствовал.

Его не было уже, а мы не знали, готовились к встрече, мама купила к этому дню новое платье и была такой красивой, и у нас был накрыт стол, праздничный ужин, а папы всё не было.

Потом нам позвонили из пароходства.

Я не очень хорошо помню папу. Нет, я помню его голос, лицо, но не могу вспомнить его живого. Как ни стараюсь. Он слишком мало бывал дома. Конечно, остались фотографии. Я помню другое, и это самое ужасное воспоминание. Когда его хоронили, мне было страшно смотреть на него там, среди цветов. Но я помню его руки. Неживые. Они были такие белые, как у большой фарфоровой куклы. Во сне я, бывает, вижу не его, а эти руки. И мне опять становится страшно.

Простите, что я пишу всё это и так бессвязно. Мне очень хочется плакать. Но я не могу, потому что мама в соседней комнате и она спросит, что не так. При ней вообще нельзя показывать, что что-то не так. После гибели папы она всего боится. И больше всего боится остаться одна.

Поэтому у меня нет никакой надежды выбраться из этого города.

А я не могу жить здесь, не могу видеть изо дня в день всё те же деревья за окном и здание вокзала на другой стороне улицы, соседей, которые ходят по этой улице. Да, в нашем городе, наверно, все жители знают друг друга в лицо…»

Потом Саша почему-то вернулся в прошлое и написал о школе, потом ещё о маме. Письмо вышло на много страниц.

Сергей ответил сразу и так же подробно. Он не выражал соболезнований, не унижал Сашу сочувствием. Сказал всего несколько тёплых слов, но так, что Саша расплакался, когда читал — на этот раз мамы не было дома, и он мог дать волю слезам.

Потом в этом же письме Сергей писал о себе:

«А я вот уже много лет не живу с родителями. Причины? Несоответствие взглядов на жизнь — в первую очередь. Трудно бывает понять друг друга».

***

Саша не знал, что за этими несколькими строчками письма Сергея стояла не одна бессонная ночь раздумий и воспоминаний. Всё то, что Сергей заталкивал в дальние углы своей памяти, чтобы пореже оттуда извлекать. А теперь, после письма Алекс, он чаще вспоминал отца и то время, когда ещё ничего не было плохого между ними.

Он думал, что если бы оказался на месте Алекс, то не смог бы многого простить себе из того, что сделал и сказал отцу. Сергей никогда не думал о том, что может настать время, когда все поздно — уже ничего не исправить и не у кого просить прощения.