— Шекер, милая, ну привяжи хотя бы свою собаку.

Каландар зашел в ванную, ополоснул лицо и руки и встретил улыбающегося Агаева.

— Заходи, Караджа, заходи! Есть разговор. — И Ханов повел гостя в столовую.

— Рад услужить, рад услужить, товарищ Ханов! — понимающе произнес Агаев.

— Пока что садись и выслушай меня. А потом скажешь, рад или не рад! — И хозяин, махнув ручищей, указал гостю на место за столом.

Оба сели. Помолчали. Агаев оглядел комнату. Да, ничего не скажешь, гарнитур у председателя исполкома не то что у него. Правда, и должности их не сравнишь, так что и удивляться нечему. В прошлый раз, когда Караджа приходил сюда, примерно месяц назад, этой мебели не было. Может, спросить, где он приобрел гарнитур? Нет, неудобно задавать такие вопросы начальству.

— Красивая мебель, — только и сказал Агаев.

— А ты чего же не приобрел? Ишь какой беспомощный! — засмеялся Ханов. И вдруг совсем другим тоном добавил: — Меньше надо пить, тогда будет на что гарнитуры покупать!

— Святые слова! — растянув толстые губы, согласился Агаев. — Жена меня прямо замучила, купи, говорит, новую мебель, и все тут. А где ее взять, спрашивается? Постараемся, конечно, поищем пути. Может, и вы поможете…

— Чем же я могу тебе помочь? — удивился хозяин дома, уставившись в лицо собеседника. — Намного ли ты меньше меня получаешь?

— Разве дело в деньгах? Советом тоже помочь можно, товарищ Ханов!

— Это похвально, когда человек признает, что нуждается в совете! — важно изрек Каландар и поднялся. — Шекер! Моя Шекер! Поторопись с обедом!

Жена высунулась из двери кухни и крикнула:

— Заварю чай и все принесу.

— Неси обед. Потом чай. Ты не возражаешь, Караджа?

— Я — как хозяин скажет.

Безмолвно и ловко Шекер уставила за пять минут разной снедью большой стол. Вился парок над миской с бульоном, аппетитно пофыркивал жир на сковороде с жареным мясом, прямо просились в рот жареные джейраньи ребрышки. Зелеными и алыми горками возвышались на тарелках помидоры и огурцы, готовый брызнуть соком, искрился мургабский виноград. Занял свое место на столе армянский коньяк и рядом с ним — пузатенькая бутылка с коротким горлышком — кубинский ром.

Ханов с явным удовольствием оглядывал стол. Он любил хорошо поесть. А Караджа Агаев, как завороженный, уставился на бутылку с коротеньким горлышком. Он видел такую впервые.

— Из какой наливать? — спросил хозяин.

Агаев не сумел прочитать этикетку, но увидел градусы и молча ткнул пальцем в сторону кубинского рома.

Ханов наполнил рюмки, поднял свою и спросил:

— Ты знаешь, зачем я тебя пригласил?

— Знаю, — не отводя взгляда от рюмки, ответил Агаев и растянул губы.

Про Караджу нельзя было сказать, что он улыбается. У него именно растягивались губы, но в этом подобии улыбки глаза не участвовали. Возможно, так улыбаются хитрецы, а может быть, трусы или подхалимы.

Занятый своими мыслями, Ханов не стал раздумывать над этим.

— Откуда знаешь? — спросил он.

— Ну, знаю… — сказал Агаев и поставил на стол рюмку, боясь пролить драгоценную коричневую влагу. — Последнее время у нас только и разговоров, что про Тойли Мергена. На улицу выйдешь — про него. В чайхану зайдешь — снова про него. Если где-нибудь столкнутся два человека, и у них на языке Тойли Мерген. Может, вы его решили проверить, я так полагаю?

— Угадал! Все-таки ты парень с головой, Караджа!.. Ну, зачем поставил? Давай выпьем.

Раскрыв рот, напоминавший луку верблюжьего седла, Агаев опрокинул в глотку ром и, пошлепав губами, облизнулся.

— Если будет позволено, я выпью еще одну, — торопливо произнес он.

— Почему одну, можно и две, и три!

— Плохо, когда у человека большой рот. Никогда не знаешь, сколько пропустил — пятьдесят или сто, — совершенно серьезно заметил Агаев.

— Так, может, выпьешь из пиалы? — тоже без улыбки предложил хозяин. — Рома много.

— Ай, не беспокойтесь. Я и маленькой обойдусь.

И, опрокинув вторую рюмку, гость накинулся на еду. Он ел. Пил. Снова ел. Снова пил. И вскоре на его белесом лице, на морщинистой шее, даже у корней густых, с проседью волос заблестели капельки пота.

Обычно от обильной еды и крепких напитков Агаев становился добрее, мягче и настроение у него поднималось. Но сегодня было не так. Он сидел, уставившись в одну точку. Наконец пошевелил губами и, ничего не сказав, потянулся за сигаретами.

— Потом покуришь. Еще будет плов.

— Курево аппетита не испортит. Без плова я из-за стола не уйду… Только вот, товарищ Ханов, у меня к вам есть большая просьба… — опустив веки, сказал Агаев.

— Говори.

Караджа, пуская клубы дыма, шлепал губами, то ли подбирая слова, то ли не решаясь высказать свою просьбу.

— Не посылайте меня ревизовать Тойли Мергена, — заговорил он наконец.

— Это почему же?

— Во-первых, потому, что он мой знакомый. Близкий знакомый. Он сделал для меня много добра. Вы ведь знаете, что я был нелюдимым парнем. — Теперь уже трудно было остановить Агаева. — Если бы тогда Тойли Мерген чуть ли не силком не отправил меня на бухгалтерские курсы, я бы не стал ревизором и вообще бы ничего путного из меня не вышло. Короче говоря, и учиться меня заставил он, и он же первым предложил мне работу. По правде говоря, он сделал меня человеком. А теперь вдруг я поеду его ревизовать… Нет, нехорошо.

— Давай, Караджа, думать не о том, что было вчера, а о том, что будет завтра, — спокойно возразил Ханов. Было видно, что он готовился к этому разговору. — Ты лучше подумай-ка о своей нынешней должности!

— Ну, о чем говорить, за это я благодарен вам, — немного в нос, сразу потухшим голосом проговорил Агаев. — Всю жизнь буду помнить вашу доброту. Однако…

— Я не желаю знать твоих «однако»! — Ханов протянул руку за сигаретой. — Ты, может быть, думаешь, что я выдвинул тебя на эту должность за красивые глаза? Один скажет: «Не могу, это мой друг», другой скажет: «Мой родственник». Нет, так дело не пойдет. И воровство никогда не прекратится. Ты меня просто удивляешь, где твоя партийная совесть?

— Вообще-то, конечно…

— Ах, конечно!.. Значит, ревизовать Тойли Мергена поедешь именно ты. Он всего лишь твой знакомый, а коммунист обязан выполнять свой долг, если дело касается даже его родного брата.

— Все это верно, но я не допускаю, чтобы этот человек мог оказаться нечист на руку.

— Что? Вы только посмотрите на него! — Ханов выпучил глаза и откинулся на спинку стула. — Ты знаешь, за что был снят Тойли Мерген?

— Знаю. Слышал.

— Ну, раз слышал — запомни. — Ханов поднялся, навис над ревизором и повторил слова, которые говорил Карлыеву: — Среди почитателей семейственности честных