- Ты еще не загорел, - сказал я.

- Потом расскажу, что со мной происходило. Мне было не до пляжа. Гонг.

- Гонг.

Мы начали легко. Ложный выпад. Он ушел. Еще раз ушел. Мне становилось жарко. Я стремился не к ударам, а к ближнему бою. Избивать Олафа мне в общем-то не хотелось. Я был тяжелее килограммов на пятнадцать, и его чуть более длинные руки не уменьшали моего преимущества, тем более что я вообще был более сильным боксером. Поэтому я дал ему несколько раз подойти, хоть и не должен был. Вдруг он опустил перчатки. Лицо его онемело. Он разозлился.

- Так но пойдет, - сказал он.

- В чем дело?

- Без фокусов, Эл. Или настоящий бокс, или никакого.

- Ладно, - сказал я, оскалив зубы. - Бокс! Я медленно пошел на сближение. Перчатки ударились друг о друга, издавая резкие хлопки. Он почувствовал, что я действую всерьез. Он прикрылся. Темп нарастал. Я сделал ложный выпад левой, потом правой, сериями, последний удар почти всегда достигал цели. Оп не успевал. Потом он неожиданно пошел в атаку, у него получился прекрасный прямой, я отлетел шага на два. Сразу вернулся. Мы кружили; его удар, я нырнул под перчатку, отошел и с полудистанции влепил прямой правый. Вложил в этот удар все. Олаф обмяк, на мгновение раскрылся, но сразу же начал входить в форму. Следующая минута ушла на пустые взмахи. Перчатки громко хлопали по плечам, но неопасно. Один раз я едва успел уклониться, он только скользнул перчаткой мне по уху, а это была бомба, от которой я свалился бы. Мы снова кружили. Он получил удар в грудь, раскрылся, я мог ударить, но не сделал ни движения, стоял как парализованный - в окне первого этажа я увидел ее; ее лицо белело так же, как то пушистое, что покрывало ее плечи. Это длилось мгновение. В следующий момент меня оглушил страшный удар; я упал на колени и тут же услышал крик Олафа:

- Прости!

- Не за что... Хороший удар, - пробормотал я, поднимаясь.

Окно было уже закрыто. Мы дрались еще не больше полминуты. Вдруг Олаф отступил.

- Что с тобой?

- Ничего.

- Неправда.

- Ладно. Мне расхотелось. Не злишься?

- Что ты? Это все равно было нелепо, так вот, с места в карьер. Пошли.

Мы отправились к бассейну. Олаф прыгал лучше меня. Он ухитрялся проделывать чудеса. Я попробовал заднее сальто из винта, как он, но только здорово ударился бедрами о воду. Сидя на краю бассейна, я поливал водой горящую, как огонь, кожу. Олаф смеялся.

- Ты вышел из формы.

- Брось. Я никогда не умел делать винта. А ты - здорово!

- Я сегодня попробовал впервые.

- В самом деле?

- Да, это здорово!

Солнце поднялось уже высоко. Мы улеглись на песок, закрыв глаза.

- Где... они? - спросил Олаф после долгого молчания.

- Не знаю. Наверно, у себя. Их окна выходят на другую сторону сада. Я этого не знал.

Я почувствовал, что он пошевелился. Песок был очень горячий.

- Да, это потому, - сказал я.

- Они нас видели?

- Она - да.

- Испугалась... - пробормотал он. - Как ты думаешь?

Я не ответил. Снова помолчали.

- Эл?

- Что?

- Они уже почти не летают, ты знаешь?

- Да.

- А знаешь почему?

- Говорят, это бессмысленно...

Я начал пересказывать ему все, что вычитал у Старка. Олаф лежал неподвижно, молча, но я знал, что слушает он внимательно.

Когда я кончил, он заговорил не сразу.

- Ты читал Шепли?

- Нет. Какого Шепли?

- Нет? Я думал, ты все читал... Это был астроном двадцатого века. Мне случайно попалась одна его работа именно об этом. Очень похоже на твоего Старка.

- Что ты говоришь? Это невозможно! Шепли не мог знать... лучше прочти Старка сам.

- И не подумаю. Знаешь, что это? Ширма.

- То есть?

- Да, кажется, я знаю, что произошло.

- Ну?

- Бетризация. Я вскочил.

- Ты думаешь?! Он открыл глаза.

- Ясно. Не летают - и никогда уж не полетят. Будет все хуже. Ням-ням. Одно огромное ням-ням. Они не могут смотреть на кровь. Не могут подумать о том, что произойдет, если...

- Постой, - сказал я, - это невозможно. Ведь есть же врачи. Должны быть хирурги...

- Так ты не знаешь?

- Чего?

- Врачи только планируют операции. Выполняют их роботы.

- Не может быть!

- Я тебе говорю. Сам видел. В Стокгольме.

- А если вдруг понадобится вмешательство врача?

- Не знаю толком. Кажется, есть какое-то средство, которое частично уничтожает последствия бетриза-ции, правда, очень ненадолго, а уж стерегут они его - представить себе не можешь. Тот, кто мне говорил, чего-то недосказывал боялся.

- Чего?

- Не знаю. Эл, мне кажется, они сделали ужасную вещь. Они убили в человеке человека.

- Ну, этого ты утверждать не можешь, - тихо сказал я. - В конце концов...

- Подожди. Ведь это очень просто. Тот, кто убивает, готов к тому, что и его могут убить, да? Я молчал.

- И поэтому в известном смысле необходимо, чтобы он мог рисковать всем. Мы можем. Они нет. Поэтому нас так боятся.

- Женщины?

- Не только женщины. Все. Эл! Он вдруг сел.

- Что? - спросил я.

- Тебе дали гипногог?

- Гипно... Аппарат для обучения во время сна? Да.

- Ты пользовался им?! - почти крикнул он.

- Нет... а что?

- Твое счастье. Выкинь его в бассейн.

- Почему? А ты им пользовался?

- Нет. Меня что-то подтолкнуло, и я выслушал его не во сне. Хотя инструкция это запрещает. Ну, ты себе представить не можешь, что это такое!

Я тоже сел.

- Ну и что?

Он смотрел хмуро.

- Сладости. Сплошная кондитерская! Уверяю тебя. Чтоб ты был мягким, чтоб ты был вежливым. Чтобы мирился с любой неприятностью, если кто-то тебя не понимает или не хочет быть к тебе добрым - женщина, понимаешь? - то виноват ты, а не она. Что высшим благом является общественное равновесие, стабилизация. И так далее и тому подобное - одно и то же. А вывод один: жить тихо, писать мемуары, не для издания, а так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших.