Вместе молодые люди добрели по тропе до жердяных мостков, миновали густой куст осоки, перешагнули ручеек с темно-красным песчаным дном.

— Ага, попались! — вытянул руку стольник. — Видишь эти колышки, Федор Иванович? Похоже, мы нашли вершу. Пошли проверим?

Борис стал раздеваться. Царевич последовал его примеру и отважно вошел в воду.

Дно быстро уходило в глубину, и вместе с тем росла высота плетня, верхний край которого примерно на две ладони не доставал до поверхности. Когда волны начали захлестывать молодым людям на плечи, в загородке внезапно обнаружился просвет с загнутыми вверх по течению краями.

— Мотня здесь! — обрадовался стольник. — Так не достать, глубоко. Давай я тебя подсажу, Федор Иванович, а ты перегнешься через край и пошаришь в воде? Если нащупаешь рыбу, хватай ее и бросай на берег!

Борис сложил руки в замок, царевич встал в него ногой, приподнялся, перегнулся, навалившись животом на прутья, запустил руки на всю глубину, поводил из стороны в сторону и вдруг охнул:

— Тут что-то есть, есть!

— Лови!

— Есть! — Паренек приподнялся и метнул в траву серебристое тельце. Наклонился обратно, поводил и опять, выпрямившись, швырнул добычу на берег. — Поймал, поймал!

Лицо государева сына раскраснелось от азарта. Теперь он опускался в воду с головой, нашаривая в плетеной ловушке лещей и окуней, хватал, выбрасывал и снова нырял.

— Хватит уже, Федор Иванович! — попытался остановить его стольник. — Тут уже не на один, на три ужина хватит! Довольно!

Однако вошедший в азарт царевич барахтался в воде еще довольно долго, даже когда рыба уже совсем перестала попадаться в пальцы.

— Кажется, кончилась… — наконец смирился царевич, перегнулся обратно и рухнул спиной в реку. Тут же встряхнулся, встал на ноги и, загребая воду ладонями, стал пробираться к берегу. Борис вышел на траву вместе с ним, раскрыл сумку, и в четыре руки молодые люди собрали где-то с полпуда еще бьющейся, пахнущей свежестью, серебристой добычи.

Рыболовы отнесли сумку своим спутницам, и царевич, все еще горя азартом, спросил:

— Теперь мы идем за репой, боярин? Как ты ее добываешь?

— Пошли… — предложил стольник.

Они вернулись к причалу, поднялись по тропке на берег. Здесь почти от самого уклона начинались огородные грядки с капустными кочанами, свекольной ботвой, перьями лука, укропом.

— Лучше не высовываться, Федор Иванович, — предупредил стольник. — Как бы хозяин не заметил. Мы занимаемся не самым богобоязненным делом.

— Ага! — от таких слов царевич только приободрился, опустился на живот. — Что теперь?

— Нужно незаметно подобраться и срезать пару крайних кочанов. Больше нам не съесть.

— Я пошел… — Паренек змеей заструился по траве, выхватил косарь, быстрыми ударами срубил самые крупные капустные головы, метнул стольнику, прижался к земле, ловко отполз, скатился по склону и со смехом вскочил на ноги: — Все получилось! Бежим!

Вскоре «воришки» оказались на стоянке.

— Любимая моя, ты почистишь? — Борис передал кочаны жене. — Иришка, с тебя рыба. Я сейчас вернусь.

Он пробежался вдоль кустарника, в конце луга повернул налево, прошел вдоль бурьяна и вскоре увидел куль с хворостом, переложенным березовыми поленьями.

Смерд вовремя заметил путников и выполнил все, о чем они с Борисом договаривались.

— Молодец, — облегченно кивнул Годунов, сгреб дрова в охапки и пошел обратно.

Вскоре на берегу заполыхал костер, вокруг которого, похрустывая нарезанной ломтями капустой, сидели четверо путников и слушали страстный рассказ царевича о том, как он голыми руками ловил рыбу в реке и как хитро и незаметно пробирался через грядки. Добытые им окуни, плотвицы и лещи, щедро пересыпанные солью и пряностями, лежали, дожидаясь своего часа быть закопанными в углях или оказаться нанизанными на вертелах из веточек вербы.

Когда на небо высыпали звезды, сытые и веселые путники забрались все вместе под стеганый потник и еще долго не могли заснуть, переговариваясь и рассказывая забавные истории из своей жизни, но по большей части — услышанные от других. И потому, когда поднявшееся солнце залило их лица ярким светом, поднимались путники с неохотой, отчаянно зевая. Не спеша подкрепились рыбой и капустой, лениво оседлали лошадей и тронулись в путь только около полудня.

Естественно, что в Новгород они прискакали уже поздней ночью, когда на небе зажглись звезды и на небосклон выполз яркий полумесяц. Иных путников в такое время стража оставила бы ночевать за воротами, но для царевича Федора Ивановича, понятно, сделали исключение.

На Никитский двор всадники въехали и вовсе около полуночи, бросили поводья сонной дворне.

— Спасибо тебе, Боря, порадовал! — обнял стольника царевич. — Никогда еще у меня столь забавного приключения не случалось! Надо будет как-нибудь повторить!

— Только пожелай, Федор Иванович! — приложил ладонь к груди Годунов.

— Пожелаю… — пообещал в ответ царевич. — Славный ты боярин, Борис! И умный, и веселый, и хозяйственный. Такой не в стольниках сидеть должен, в конюших, не менее! Как двор у меня свой появится, обязательно к себе тебя заберу!

— Ты сможешь полагаться на меня во всем, Федор Иванович, князь Суздальский! — пообещал молодой царедворец.

— И на меня, — широко зевнула Ирина.

— Тебе доверься, через день от Суздаля одни развалины останутся! — рассмеялся паренек, но все равно обнял подружку: — До завтра, Иришка!

— До завтра!

И царевич отправился в опочивальню.

Годуновы пошли выше, Мария всем телом прижалась к мужу.

— Ты смотри, как удачно прокатились, Боря, — улыбнулась она. — И повеселились, и ты уже почти конюший. Как мыслишь, Федор Иванович об обещании своем не забудет?

— Я ему забуду! — погрозила в воздух кулачком Ирина. — Я ему быстро уши за таковое беспамятство откручу! Мой братик будет всегда со мной и самым главным!

Похоже, свое вечное присутствие рядом с царевичем девочка под сомнение не ставила.

Первое, что поразило утром стольника Постельного приказа, — так это стоящая в доме тишина. Невероятная, непривычная, полная и глубокая. Почуяв неладное, Борис вскочил, поправил одеяло на безмятежно посапывающей супруге, быстро оделся, натянув штаны и сатиновую косоворотку. Вышел из конторы прямо босиком, опоясываясь на ходу, спустился ниже. Прошел по тихим пустынным коридорам жилого этажа, по съедающей звуки шагов кошме. Осторожно приоткрыл дверь в свои покои.

Там тоже царили тишина и покой: пустые лавки и стол, опрятные, тщательно вытертые сундуки, пушистые ковры, вычищенные и хорошо начесанные стены.

— Мне что, все приснилось? — вслух пробормотал Борис Годунов. — Царь со свитой здесь были или нет?