Темнобородый мужик, одетый в замызганную полотняную рубаху и суконную шапчонку, оказался уже без топора. Похоже, разглядел богатые одеяния путников и решил не рисковать, размахивая оружием перед знатными людьми. Однако своей решительности не утратил:

— Сие есть мой покос, боярин! — с коротким поклоном выдохнул он. — Почто травите?!

— Не голоси, от одного выпаса большой беды не случится, — открыл поясную сумку Борис. — Лучше принеси нам пару охапок дров, десяток крупных рыбешек и корзинку репы. Токмо не к стоянке, а на край наволока, к кустам. Чтобы только я видел. Сможешь?

Стольник положил ему на ладонь пяток серебряных новгородских «чешуек».

— Сей миг сделаем! — встрепенулся крестьянин и убежал по тропе обратно.

К возвращению Годунова девушки и царевич уже затеяли игру в камушки — каждый должен был одним щелчком пробить свою окатанную гальку через воротики, образованные двумя другими. Промахнувшийся получал щелбан.

— Я схожу, попробую в реке чего-нибудь поймать, — сказал им Борис и, напустив на себя озабоченный вид, отправился вдоль реки.

Мужик появился где-то через четверть часа. Приодевшись в добротный кафтан и шапку с горностаем, смерд приволок большущий куль из рогожи, полный дров, и корзинку со свеженькими, с красными жабрами, плотвицами, окунями и парой крупных лещей.

— Все как просил, боярин! — тяжело сгрузил он свою поклажу. — Коли еще чего надобно, сказывай. Мой двор тут недалече, в конце тропы.

— Я запомню, — кивнул стольник. — Ступай.

Он выждал еще немного, давая местному время уйти подальше, после чего выгреб рыбу и отправился к месту привала.

— Сегодня нам везет! — бросил он добычу на траву. — На ужин должно хватить. Пойду, пошарю по здешним огородам.

Стольник ушел, скрылся с глаз своих попутчиков, посидел в зарослях бурьяна и вернулся с репой. И уже третьей ходкой приволок куль с дровами.

— Ура-а! — встрепенулась Ирина. — Все как в детстве! Разводи огонь, а я пока улов выпотрошу!

Примерно через полчаса, аккурат к сумеркам, возле кустарника вовсю полыхал костер, вокруг которого сидело четверо людей, одновременно и греясь, и зажаривая рыбешек над огнем на заостренных веточках из вербы — чтобы потом, сковыривая ногтями обгорелую чешую, жадно скусывать зубами горячую белую плоть.

— Первый раз собственное угощение пробую! — неожиданно сказал царевич. — Счастливые вы, все детство так интересно играли… Мне же токмо няньки да воспитатели постоянно досаждали. Всегда как на привязи сидел. Кабы не Ира, что сбегать научила, так и сейчас бы, верно, в клетке медвежьей сидел.

— Я научила? — возмутилась девочка. — А кто меня науськал из окна в сугроб прыгать?

— А кто придумал на деревьях от нянек прятаться?

— А кто норы в сугробе копал?

— Норы это что! А кто в листву палую зарылся да на полдня заснул?

Оба засмеялись, вспоминая былые проделки.

— А с этими тушами чего делать станем, Боря? — указал на лещей царевич. — Их на веточку не нанизать!

— В угли закопаем, когда первый огонь прогорит. Им не меньше часа запекаться надобно. Зато ароматные получаются, просто пальчики оближешь!

Лещи и вправду получились вкусными на изумление, ибо в отличие от прошлого путешествия у Бориса теперь имелись при себе и соль, и туесок с перетертыми пряностями: гвоздикой, шафраном, укропом и горчицей, — к тому же брюхо рыбам он туго забил листьями дикого щавеля и в них же еще и завернул. А сверху — в несколько слоев лопуха.

Ужин путники закончили уже темной-темной ночью. В свете догорающего костра и ярких полуночных звезд они немного передвинулись, сложив войлочные потники вплотную один к другому, поместили в изголовье чересседельные сумки и седла и укрылись стеганым покрывалом, украшенным золотыми вензелями царского сына. И долго-долго смотрели в бархатное небо, переговариваясь о каких-то пустяках.

Рассвет наступил с громких стонов царевича. Он перевернулся, поднялся на четвереньки и поморщился:

— Великие боги, у меня болят все кости от пяток до головы! Как можно так спать? После каждой подобной ночи надобно лечиться целую неделю!

— Ерунда, Федька, сегодня хотя бы мягко и тепло было, — сладко потянулась Ирина. — Когда мы с братом шли в Москву, вокруг еще снег лежал, и костра разводить не получалось. У нас был только один тулуп на двоих, и больше ничего! Помнишь, Боря?

— И вы так ночевали целый месяц? — указал пальцем на подстилку царевич.

— Полгода, — лаконично ответил стольник.

— Это невозможно!

— А помнишь, Федька, как ты предлагал сбежать из Александровской слободы и пешком уйти в твой Суздаль? — широко зевнув, поднялась Ирина. — И как называл меня трусихой, когда я отказалась? Теперь понял, почему я тебя отговорила?

— Да ничего особенного! — повел плечами Федор Иванович. — Тело немного затекло с непривычки. Уже почти прошло. Добрались бы запросто!

— Ты хочешь попробовать еще раз?

— Само собой! — бодро ответил царевич. — Это был самый чудный вечер, каковой я только помню в своей жизни. И что теперь?

— Умываемся, завтракаем — и в путь. — Ирина пробралась через кустарник к воде, опустилась на корточки, зачерпнула ладонями воды.

Федор Иванович последовал ее примеру, присел рядом, умыл лицо, пригладил влажными ладонями волосы.

Мария тем временем обняла и поцеловала мужа, шепотом спросила:

— Вы и вправду сбежали с сестрой из дома?

— Мы были маленькими и глупенькими. Осиротели и потеряли свой дом.

— Бедный ты мой… — Жена провела ладонью по его щеке.

— Уже не совсем бедный, не совсем бездомный и женат на лучшей женщине мира, — вернул ей поцелуй Борис. — Давай сворачиваться и седлаться, Федор Иванович в этом деле не помощник. Царевич не ведает даже половины хлопот, что ждали бы его в одиноком путешествии.

— Вы уже собрались, боярин? — вернулся от реки сын государя. — Ирина меня теперь завтраком пугает. Что мы будем кушать?

Стольник наклонился к сумкам, взял одну из сваленных горкой репок, почистил, разрезал пополам. Один кусок подал царевичу, в другой запустил зубы сам.

Федор Иванович изволил откусить от простенького угощения, прожевал, проглотил. Подумал и спросил:

— Это все?

Борис Годунов кивнул.

Царевич откусил снова и громко, явно не для собеседника, сказал:

— Очень вкусно! Мне нравится! — Он прожевал, сглотнул и спросил: — Ты научишь меня добывать рыбу, боярин?

— Запросто, — пожал плечами стольник. — Но зачем тебе, Федор Иванович? Ты все еще желаешь сбежать в Суздаль?

— Пока нет. Но вдруг захочу?