Эдит никогда не понимала силы избранного ее свекровью пути. Она считала ее задавакой, которая суетится по пустякам, и жуткой занудой. Но леди Акфильд обладала выдержкой, которая могла бы помочь Эдит уберечься от беды. Она не знала, что такое скука, – или, скорее, не позволяла себе признаться, что ей скучно. Тот факт, что она замужем за человеком глупее ее в несколько раз, был раз и навсегда изгнан из ее сознания. Она избрала свой путь и теперь была твердо намерена добиться на нем успеха, без сожаления о сделанном и жалости к себе. В наш бесхарактерный век такая душевная стойкость достойна если не почтения, то, по крайней мере, уважения.

Но была и еще одна причина, почему леди Акфильд называла Саймона «мистер Рассел» – чтобы он прекратил называть ее «Гуджи».

– Ну, мне нравится, когда есть работа, – ответил он ей. – Но думаю, это, пожалуй, и все.

– Разве вы не хотели бы стать великой кинозвездой?

Спрашивать об этом актера нечестно. Они все до единого хотят стать великими кинозвездами, но, согласно всемирному негласному соглашению, они не должны признавать этого вслух.

Саймон воспользовался обычным клише:

– Думаю, я просто хотел бы хорошо делать свою работу.

Казалось, он почувствовал себя неловко, но на самом деле в этих его словах было больше правды, чем можно было бы предположить. Вернее было бы сказать, что он хотел бы, чтобы люди восхищались им за то, что он хорошо делает свою работу, что не совсем то же самое. Но как еще он мог ей ответить? Разумеется, он хотел стать великой кинозвездой, как леди Акфильд и предполагала. Он знал это прекрасно, но так же прекрасно понимал, что показывать этого не стоит.

– Вы всю жизнь собираетесь оставаться актером?

Здесь леди Акфильд, сама того не сознавая, продемонстрировала свои собственные предрассудки и еще надежнее поставила Саймона на место. Этот вопрос задают очень часто, однако нипочем не могу представить себе, чтобы кто-нибудь спросил: «Вы всю жизнь собираетесь оставаться врачом? Вы всю жизнь собираетесь оставаться бухгалтером?» Причина проста: как бы они ни старались, люди не могут счесть актерство «настоящей» работой. Следует в этом отношении разделять представителей средних классов, которые каким-то таинственным образом нередко бывают оскорблены, что кто-то выбирает себе такую профессию – как будто человек собирается добывать деньги нечестным путем, – и представителей верхушки общества, которые обычно готовы только порадоваться, что кто-то так замечательно проводит время. Но ни те, ни другие не представляют, что можно заниматься этим долго. Может быть, дело в том, что хотя в последние несколько лет появилось немало шикарно одетых актеров, очень немногим действительно удается пробиться наверх. Причиной тому могут быть предрассудки, или недостаток темперамента, или просто дорога слишком терниста для тех, у кого есть другие финансовые источники, но в результате почти каждый аристократ знаком с кем-нибудь, чей младший сын или дочь «пробовали себя на сцене», и почти никто из них не знает кого-нибудь, кто преуспел бы в этом. Это вряд ли может внушать оптимизм.

– Вы всю жизнь собираетесь оставаться маркизой? – сказала Эдит со своего дивана, не поднимая глаз.

Леди Акфильд на мгновение задержала взгляд на невестке. Она прекрасно поняла значительность того, что Эдит сыграла на стороне Саймона. Но парировала со смехом:

– В наше время, дорогая моя, кто может знать?

Теперь улыбнулись уже все, но хоть я и не удержался и переглянулся с Беллой, мы прилежно вернулись к своей роли хороших гостей.

Саймон, в восторге от того, что приобрел такую прелестную защитницу, подсел к Эдит и вскоре уже потчевал ее легендами и мифами кинопроизводства в своей самой занимательной манере. Еще пара минут – и вот он уже сияет и искрится, как рождественские гирлянды на Риджинт-стрит. Я смотрел, как Эдит смеется, отвечает, отбрасывает волосы с лица и снова отвечает, и заметил, что Чарльз, разговаривавший в полвнимания с матерью в другом конце комнаты, тоже не спускает с нее глаз. Мы оба понимали, что вот уже несколько месяцев не видели Эдит такой оживленной, и я знал: мне ни в коем случае сейчас нельзя встречаться с ним глазами, иначе я стану соучастником его понимания, что в конечном счете причинит ему боль. Когда он бросил на меня взгляд, я отвел глаза и присоединился к Белле, которая – естественно, чем еще она могла заниматься, – рассказывала зачарованному Тигре, какую-то risque[33]историю о том, как ей пришлось ночевать в гараже без гроша в кармане.

Когда мы перебрались в столовую, вечер стал нетребовательным и приятным. Угощение было, как всегда, великолепным, и я заметил, что слуги стали принимать по отношению ко мне ту слегка вкрадчивую манеру обращения, которая является их обычной защитой, когда приходится иметь дело с «постоянными посетителями». Удостоверившись, что вы здесь не в последний раз, любая прислуга, рассматривающая свою должность как профессию, отказывается от – несомненно ощутимого, но неизбежно преходящего – удовольствия принимать покровительственный вид и обращаться с вами пренебрежительно от лица хозяев. Вместо этого они усваивают этакую уважительную общительность, которая обеспечит им большие чаевые и похвальное упоминание, если о них зайдет речь. Вторая сторона обычно подхватывает эту игру в ладушки. Я знавал немало людей, которые опрометчиво чувствовали себя польщенными, когда прислуга какого-нибудь знатного лица поднимала вокруг них суету. Такие надеются, что подобная дружба предоставит им в будущем возможность продемонстрировать, что в этом Знатном Доме их хорошо знают, в чем может быть отказано другим гостям. В общем, в тот раз я разочаровал сам себя, почувствовав, что мне стало теплее на душе от этого почтения. Мы с Беллой болтали всю дорогу домой, оба вздохнули с облегчением, что вечер окончен, и при этом радовались, что он оказался легче, чем мы предполагали. У Брук-Фарм мы вышли из машины и остались снаружи, а Саймон ушел в дом и стал включать свет.

– Итак, он может засчитать себе еще одну победу, – сказала Белла.

Я кивнул:

– И слава богу, честное слово. – Учитывая вчерашний вечер, я думал, мне придется следить, чтобы они не сцепились.

– Ой, вот уж не думаю, что твоя роль будет состоять именно в этом, – слегка улыбнулась Белла.

Я предостерегающе погрозил ей пальцем:

– Никаких сплетен. Пока что мы все неплохо ладим, и работенка здесь непыльная. Давай не будем заглядывать дальше.

Белла рассмеялась:

– Может быть. Но ты кое-что не заметил. – Я вопросительно поднял брови. – Он слова не сказал за всю дорогу.

Она была права. Конечно, я заметил это, но заставил себя об этом не думать. Человек, настолько жаждущий одобрения, настолько озабоченный своим статусом, настолько готовый поделиться со всем миром своими приключениями, как Саймон Рассел, проводит вечер за приватной беседой с молодой и красивой графиней – и не горит от нетерпения этим похвастаться. Это может означать лишь одно – история только начинается.