Так и случилось.

Я, должно быть, не так внимательно следил за происходящим в тот период, как мог бы, потому что незадолго до начала съемок в Бротоне я познакомился с девушкой, на которой собирался жениться. Она не играет значительной роли в истории Эдит, так что я постараюсь быть кратким. В нашей встрече не было ничего необычного. Мы познакомились во время коктейля на «Итон Террас», который устраивал друг моего дяди и, так уж получилось, ее матери. И я, и она не очень хотели туда идти. Меня представили ей почти сразу, как она появилась (с упомянутой матерью), и я незамедлительно решил, что это – моя будущая жена. Ее звали Адела Фицджеральд, ее отец был ирландский баронет, один из первых, получивших этот титул, как она имела обыкновение подчеркивать время от времени. Она была статная, красивая и держалась по-деловому, и я сразу понял – вот человек, с которым я, вполне вероятно, буду счастлив до конца моих дней. И потому я был очень занят следующие несколько месяцев, стараясь донести до нее эту истину, которая была очевидной и само собой разумеющейся для меня, но совсем не казалась неоспоримой ей. Каким образом человек делает выбор в таких случаях, сейчас, когда я уже женат и счастлив, остается для меня такой же тайной, как и тогда, когда я бегал за почти незнакомой мне девушкой. Я столько лет безуспешно пытался найти себе подходящую пару, что может показаться нелогичным, что я мог обрести именно то, что нужно, в одно мгновение, – но случилось именно так. И с тех пор у меня ни разу не появилось ни малейшей причины сожалеть об этом решении.

Я скрывал Аделу от знакомых какое-то время. Когда тебе скоро сорок, все склонны поднимать гомон из-за любой спутницы, с которой увидят тебя больше одного раза, – так что я подумал, что буду держаться тихо, пока не увижу, что «в этом что-то есть». Как бы там ни было, в конце концов я почувствовал, что так оно и есть, и представил ее всем. Мои друзья из общества и значительная часть моей семьи были рады, что, вопреки их опасениям, я выбрал себе невесту из старого мира, а не из моего нового. Мои театральные друзья – более великодушные, пусть и более легкомысленные – просто были рады, что я кого-то себе нашел.

Съемки уже почти закончились, когда я предложил Аделе приехать однажды в пятницу в Суссекс, посмотреть, как снимают фильм, и погостить пару дней в нашем коттедже. Все было вполне благопристойно, я предоставлял ей свою комнату, а сам отправлялся спать на диван в гостиной, чем очень развеселил Беллу. И вот в назначенный вечер Адела приехала из Лондона в своем довольно потрепанном зеленом «мини», я представил ее остальным обитателям дома за веселым и, благодаря Белле, очень вкусным ужином, и она пообещала присоединиться к нам на площадке на следующий день, после того как купит кое-что.

На следующее утро, еще до ее появления, ко мне широкими шагами подошла Эдит. Мы снимали в розарии, который находился в конце небольшой аллеи, отходившей от дома. Изначально сцена планировалась на первую неделю, но откладывалась снова и снова, и вот мы снимали ее в середине октября. Как бы то ни было, удача не подвела наших опасливых продюсеров, и день выдался ясный и жаркий, как настоящий июльский. Я почти разозлился, что их недальновидность была столь не по заслугам вознаграждена. Это был длинный эпизод с участием Элизабет Ганнинг (самая свирепая из американок, Луанна) и Кэмпбелла (Саймон) в любовном дуэте, который в конце концов прерывает Криви (я). Я читал, ожидая своей очереди, и, должен сказать, наслаждался обстановкой, погодой и розами, когда показалась Эдит.

– Что я слышу? А ты темная лошадка. – С последним утверждением я согласился. – Это серьезно?

Я заметил, что раз уж установлено, что я темная лошадка, то, следовательно, она ничего об этом не узнала бы, если бы все не было серьезно.

– Она актриса?

– Нет, конечно.

– К чему такое негодование? Почему бы ей не быть актрисой?

– Но она не актриса. Она работает у «Кристи».

Эдит скорчила презрительную гримасу:

– Не одна из этих графских племянниц в приемной, которая сначала говорит с тобой снисходительно, а потом не в состоянии ответить ни на один вопрос?

– Именно. Только она не графская племянница, а дочь баронета.

– Как ее зовут?

– Адела Фицджеральд.

– Ну, ты меня разочаровал. – Она уселась на траву рядом с моим складным стулом. Поблизости были и еще стулья, так что мне не было совестно.

– Ума не приложу, чем же.

– Ты, мой богемный друг, и опустился так низко – нашел себе пару из своего круга.

– Не уверен, что готов выслушивать это от тебя. В любом случае, главное в том, является принадлежность к одному кругу случайным совпадением или основным мотивом.

Эдит слегка покраснела и замолчала. Ассистент подал знак сохранять тишину, камеры начали наезжать на Саймона и убийственную Луанну. Она, надув губы, встала так, чтобы попасть в кадр в самом выгодном ракурсе. Мы все уже более-менее смирились с Джейн Дарнелл, игравшей леди Ковентри. На роль она не годилась, но в ней не было злобы, и, похоже, она не больше нас была уверена, что в состоянии воплотить образ ирландской красотки XVIII века. Она интересовалась только коллекционированием лошадиной сбруи, которую собиралась увезти домой. Луанна Питерс – совсем другое дело. Она не только была уверена, что обладает значительным талантом, но вдобавок ее эгоизм достигал уровня психического расстройства. Она говорила о своем успехе, о своей внешности, своих любовниках и заработках постоянно, не задавая ни единого вопроса своему нежелающему слушать собеседнику о нем самом. Сначала мы были склонны полагать, что это некая очень сложная шутка и что она ждет, что мы не выдержим, расхохочемся, поднимем руки и закричим: «Хватит! Сдаемся!» Только это была не шутка, и ничего такого она от нас не ожидала. Саймон ее не выносил, что не добавляло реалистичности их и без того слабо прописанным любовным сценам.

Сцена закончилась, Саймон и Луанна освободились, и именно в этот момент вдали показалась Адела. В своих вельветовых брюках по колено и рыбацком свитере, длинные волосы под небрежно завязанным шелковым шарфом, она была полной противоположностью синтетическому очарованию Луанны, и на мгновение даже тщательно накрашенное лицо Эдит выглядело на ее фоне в не самом лучшем свете. Она была так… естественна. Но конечно же, я был влюблен.

Эдит встала, приветствуя ее:

– Адела, как я рада наконец с вами познакомиться. Эдит Бротон.

– Я тоже очень рада.

Девушки осторожно обменялись приветствиями. Для настороженности были две основные причины, ни одна из которых не подразумевала романтического соперничества. Эдит никогда не интересовалась мной в этом смысле. Нет, она была недовольна тем, что приходится уступать наперсника, сослужившего хорошую службу, и теперь, когда он женится, он уже не будет таким полезным, как холостой. Если женишься поздно, такие чувства испытывают многие из твоих знакомых, хотя те, кто любит тебя, постараются справиться с этим. Вдобавок, как все удачно женатые друзья доводят нас до белого каления, настаивая, что семейное положение есть единственно возможное для человека, так знакомые, которым повезло меньше, считают своей высокой миссией не пустить всех вместе и каждого в отдельности на порог церкви. Эта сентенция нередко используется в полушутливой форме, чтобы публично оскорбить супруга: «Жениться? Да зачем тебе это вообще могло понадобиться?» – слышишь чей-нибудь веселый голос на званом обеде, а далее замечаешь кислый взгляд и прикушенную губу его супруги. Боюсь, Эдит, сама этого не осознавая, постепенно скатывалась на эту позицию, что не предвещало ничего хорошего.