могла не знать, что сегодня они с тобой дружат, а завтра стреляют в тебя из проезжающей машины. Раз Широкий уже побывал здесь, лучше было отсюда смыться. Соседка и ее дохлый светловолосый заморыш не смогли бы меня защитить. К тому же зачем ей видеть кровавые сцены? Достаточно насилия в телевизоре, который ребенок постоянно смотрел.

И наконец-то выяснилось, кем соседка была на самом деле. Обманщицей. Во всех квартирах нашего дома было только по две комнаты. Так что если бы я спала на диване, то ей пришлось бы спать с ребенком. А что в этом удобного? Ничего. Я не могла на такое согласиться.

Я поковыляла к двери.

Тут ко мне подбежала Розалия.

– Я сама сделала, – сказала она, сунув мне в руку что-то, завернутое в бумагу для завтрака.

– Мать не заметит, что ты выносишь еду?

– Нет. Она рада, что у меня есть аппетит.

– Это хорошо, но будь осторожней. На всякий случай сама слишком много не ешь, чтобы она не заметила.

Она хотела обнять меня.

Я ей разрешила.

Чахлый ребенок прильнул ко мне. Ее притягивало мое внутреннее тепло и доброта. Она чувствовала это и жалась ко мне. Ничего странного в этом нет. Такая уж я есть.

– Ну, дитя, отпусти меня, – сказала я, высвобождаясь из ее объятий. – Я тут с тобой всю ночь стоять не буду. Можешь поцеловать меня, если очень хочешь, а потом пижамка, «Спокойной ночи, малыши» и спать.

– А что это за «Спокойной ночи…»? – спросила она.

– Это трудно объяснить… – задумалась я. – Это все равно, что забрать у всех детей мобильные телефоны и раздавать их только по вечерам, на двадцать минут.

Она погрустнела.

– Иди, давай, иди. – Я махнула ей рукой. – Только чтоб не плакала мне тут. Иди к маме. Она тебя ждет.

– Мы завтра увидимся?

– Да, конечно.

– Можно я буду называть тебя бабушкой?

Я посмотрела на нее. Мало что могло удивить меня в этой жизни, а тут пожалуйста. Такая маленькая, а столько фантазий! Мамочки!

– Что за выдумки?!

– Пожалуйста…

– Можешь называть тетей.

Я погладила Розалию по голове и мягко, но уверенно засунула ее обратно в квартиру.

Я вышла.

Ведь у меня был внук ее возраста.

* * *

У моей двери все еще стояли полицейские. Они что-то писали в своих блокнотах. Мамочки, куда мне теперь деться?

– Как же вы медленно все оформляете, – сказала я, глядя на них. – Может, вам подиктовать?

– Вы знаете хозяйку этой квартиры? – спросил тот, что повыше.

Он был рыжеволосым, немного пухлым и, вероятно, постарше того, другого.

– Нет, – ответила я, – но она кажется особой очень милой, умной и элегантной!

– Мы слышали кое-что другое.

– Что вы слышали?! От кого?! От этого неудачника?! Как его там, Боревич?!

Они рассмеялись.

– Так вы ее не знаете?

– А почему вы спрашиваете?

– Ее вызывают в полицию, а она не приходит. Это серьезно. Нам нужно с ней поговорить.

Я потупила глаза.

– Я здесь прогуливаюсь. До свидания.

– До свидания.

– А сколько еще вы собираетесь здесь стоять и писать?

– Мы вам мешаем?

– Конечно нет. До свидания.

Я спустилась на лифте, прошла через двор и подворотню. Подвыпившей молодежи даже в голову не пришло пристать ко мне. Думали, наверное, что раз я не побоялась выйти одна в такой час, значит, я какой-то коммандос!

Могла ведь лечь на этот диван! Теперь же приходилось наворачивать круги и ждать, пока полицейские уйдут. Черт возьми!

Я пошла на остановку, потому что среди людей всегда безопаснее. Я шла из последних сил. За какие грехи я так мучилась? Мне был нужен отдых. Может быть, какая-нибудь поездка, например в Буско-Здруй? О, какой у них там прекрасный курорт! Одна женщина прислала оттуда открытку в клуб для пенсионеров, чтобы мы все ей завидовали. Чего у них там только не было! Обкладывали людей раскаленными камнями, поили водой, вонявшей тухлыми яйцами, и устраивали купание в липкой коричневой грязи. Уж я бы там пожила!

С другой стороны, меня очень удивляет, что люди отправляются на отдых в привлекательные места. Неделя-другая в роскоши, а затем мучительное возвращение к повседневной жизни и целый год жизни в серой действительности. Надо поступать с точностью до наоборот. Следует проводить отпуск в голоде, грязи и нищете, а по возвращении целый год наслаждаться и ценить то, что есть дома.

Я села в трамвай, и ничто больше меня не заботило, потому что в голове крутилась одна мысль и не давала покоя. Мне нужно было позвонить. Я нашла номер. Минуту я колебалась, но какого черта колебаться, если можно сделать что-то сразу? Все-таки раз уж я дожила до этих лет, мне многое можно простить.

– Алло, – сказала я в трубку. – Спишь?

– Еще нет, – ответил детский голос.

– А знаешь, что такое «Спокойной ночи, малыши»?

– Ты придешь к нам?

– Ну… думаю, да… Конечно же да. С удовольствием… если мама согласится.

– Сейчас?

– Нет, не сейчас, сейчас ночь.

– Сейчас не ночь, а вечер.

– Ты такой спорщик. Интересно, в кого ты такой?

– А завтра придешь?

– Посмотрим.

– Точно придешь?

– Хорошо. Я приду. Возможно, у меня будет немного денег, и я куплю тебе хороший подарок.

– Мне не нужно.

– Да это не проблема, мне начало везти. Нарисуй для меня что-нибудь, мне будет приятно.

– Сейчас нарисую.

– Сейчас иди спать.

– Я не хочу спать.

– Не могу больше говорить, иначе проеду остановку, а я это ненавижу.

– Пока, бабушка.

– Пока… дорогой.

Ох, черт, до чего же слезливой оказалась эта беседа! Я не хотела настраиваться на такой лад. Не сейчас. Не перед боем, который меня ждал. Потом – да. В юных есть надежда. Они еще не успели испортиться. Эту их наивность нужно холить. Если бы только она так не раздражала!

Я вышла из трамвая, потому что в связи с этими детьми мне пришла идея, где спрятаться.

Я очень редко ночевала вне дома. Однажды Хенрик возвращался с банкета поздно вечером в сопровождении друзей. Он упорно настаивал, что выпил одно пиво и стопку рома, но я слишком хорошо его знала. От него несло водкой, и я сразу поняла, что он напился. Я решила, что не собираюсь портить себе жизнь, становясь женой алкоголика, и ждать, когда вся наша семья сопьется. Я заявила, что съезжаю и чтобы он не искал меня, поскольку он все равно меня не найдет. Вместо того чтобы сразу же извиниться передо мной и попросить прощения, он обиделся. Утром он бы, наверное, извинился. Вечером, перед друзьями, он был чванливым. Так что я настояла на своем.