От воспоминаний Неверова оторвал Лопырь, вышедший к Владимиру со стороны пруда:

– Володь! Ты чего это задумался?

Неверов, выбросив окурок, посмотрел на соседа:

– Да так, Петрович! А ты, смотрю, почти трезвый?!

– Так че мне с бутыли будет? Да еще неполной. Стакан знакомцу пришлось налить.

– Ты свою не видел?

– В том-то дело, что видел и нахожусь в полнейшей непонятке.

– Что такое?

– Вычислила она меня. Как с Василием, знакомцем, пузырь уговорили, так и объявилась моя Зинаида. Мы в сенях у Васьки на хате угнездились, выпили, закусили. Сидим, курим, о жизни базарим. А тут дверь открывается, и Зинка входит. У меня челюсть и отвисла. Нашла ж таки, и кто ей мог сдать меня? Но это хрен с ним. Это ерунда. Главное, Зинку-то будто подменили. Ни ора, ни ругани. Спокойно так спрашивает: «Выпили, мужики?» Васька икнул, я ответил: «Выпили и че?» Она: «Ничего! Пойдем, – говорит, – Иван, домой. Хватит по деревне болтаться». И Васька, зная характер Зинаиды, вторит: «Да, Вань, иди». Выхожу из хаты. Думаю, вот тут-то и начнутся разборки. Ни хрена. Зинка берет меня под руку. Представляешь? Я от неожиданности отшатнулся. Спрашиваю: «Ты че, в натуре, задумала?» А она лыбится: «Ничего, Вань! Просто хочу, чтобы ты домой пошел». – «А орать, – спрашиваю, – будешь?» Она: «Нет, хватит, наругались». Но самое главное, от чего я натурально охренел, говорит: «Не надо больше перед людьми позориться, я сама тебе налью». Нет, ты понял, Вова? Моя Зинка мне предлагает налить. Я спрашиваю у нее: «Ты случайно башкой о дверной косяк не ударялась?» Она: «Прекрати, Вань, идем домой! Пошли». Я не врубаюсь в ситуацию, она лыбится, как будто пятихатку на дороге нашла. Уже к твоему забору с той стороны подошли, а я все ни хрена не пойму. Думаю, с чего это вдруг она так себя ведет? Не иначе, дома какую подлянку приготовила. Зайду и начнется… Сталинградская битва. Ну и решил слинять. Говорю, погоди, отлить надо. И шасть в кусты у пруда. Оттуда – сюда. А тут ты. Что происходит, Вова? Может, ты объяснишь? Все же человек образованный, академии всякие кончал, до полковника дослужился.

Неверов улыбнулся:

– Возможно, Зинаиде надоела ваша скандальная жизнь, и она решила изменить ее?!

– Кого?

– Не кого, а что: жизнь изменить.

– Да ты че, Зинку, что ли, не знаешь?

– Поступки женщин, Петрович, очень часто не поддаются никакому объяснению.

– Вот это точно!

– А где, кстати, супруга?

– Хрен ее знает! Может, ждет до сих пор, может, скоро объявится. Мне-то че делать, Вова?

– Дождаться Зинаиды и идти домой. А там по обстановке. Но, советую, если жена решила помириться, не отталкивай ее! Выслушай! Постарайся понять! Глядишь, жизнь изменится!

– Думаешь?

– А почему бы и нет? Ведь ты же по любви женился?!

– Да, любовь была яростная.

– Почему была?

– Да заглохло все, к чертовой матери!

– Скажи, Петрович, ты бы сейчас спокойно пережил уход Зинаиды?

Лопырь недоуменно взглянул на соседа:

– Какой уход? Она че, бросить меня хочет?

– Не знаю! А спросил так, абстрактно.

– Чего? Как спросил?

– Не важно! Ты не ответил на вопрос.

– Это че, что бы я сделал, если бы Зинаида к другому слиняла?

– Ну, допустим, так?!

– Убил бы на хер! И ее, и хахаля нового. Безо всяких базаров. Так и прибил бы из ружья дуплетом. Сукой буду, убил бы!

– Значит, ничего не заглохло, Петрович!

– Так Зинка не собирается уходить?

– Насколько знаю, нет! А вон, кстати, и она!

Из-за поворота появилась супруга Лопыря.

Он указал на нее:

– Гляди, Володь, опять лыбится. Нет, хреновый это знак! Как бы баба умом не тронулась. Ну чего лыбится?

– Иди к ней, Петрович!

– Да уж придется. Ты-то дома будешь?

– Да, а что?

– Позову, если что, ладно?

– Думаю, в этом не будет необходимости, но если надо, зови!

– Лады! Пошел!

– С богом!

Неверов, улыбнувшись, вошел во двор усадьбы. К нему бросился верный пес. Обхватил лапами ногу. Владимир положил руку собаке на голову:

– Ну что, Рик? Соскучился? Да вроде скучать и некогда было, Рик?

Пес склонил голову вбок, внимательно слушая хозяина, глядя на него умными глазами.

Неверов потрепал собаку по холке:

– Гуляй, Рик! Наслаждайся свободой. Твои собратья на цепи сидят! Ты же у меня свободен, как ветер!

Но Рик остался на месте, отпустив ногу Неверова.

Владимир прошел в дом. Переоделся. В гостиной прилег на диван, включил телевизор. По второму каналу шел фильм. Про любовь. Старый, снятый годах в шестидесятых. Неверов устроился поудобней. Такие фильмы он любил. Светлые, немного наивные, всегда хорошо заканчивающиеся. Они не напрягали. Она расслабляли. Действительно доставляя удовольствие.

Неверов смотрел фильм, иногда улыбаясь. И не знал боевой офицер, что уже завтра его размеренной, спокойной жизни придет конец и ему вновь придется взяться за оружие, которое хранилось в тайнике подвала. Дабы вступить в схватку с противником не менее коварным, жестоким и подлым, чем тот, против которого он воевал в Афганистане и на Кавказе, познав всю мерзость предательства.

Деревня Тонино. Воскресенье, 6 ноября.

Покормив утром собаку, Неверов вернулся в дом. Приготовил яичницу, сварил кофе. Позавтракал. Телефон домофона выдал сигнал вызова. Владимир вышел в холл, снял трубку:

– Да?

Услышал голос Лопыря:

– Володь? Это я, Петрович!

– Заходи!

Неверов разблокировал замок калитки центральных ворот.

Вскоре в дом вошел Лопырь:

– Привет, Володь!

– Здравствуй! Что-нибудь случилось? Или опять за похмелкой? Сразу предупреждаю: не дам.

– Да нет, какая, на хрен, похмелка. Тут дома такое происходит, что голова кругом.

– И что же происходит?

– Да на бабу мою не иначе как кто-то приворот или отворот, хрен разберешь, навел!

– Говори, пожалуйста, понятней.

– Не поверишь, Володь, она вчерась вечером на стол бутылку вина выставила. Сама, прикинь? Винишко, конечно, дерьмовое, ослиная моча, одним словом, сухарь, но дело-то в другом! В том, что Зинка сама ее выставила, на ужин, я не просил.

– Ну и что?