Когда одним решительным движением Роуэн завладел ею сзади, необходимости просить его еще о чем-то уже не возникало. Свисая вниз головой, Гейл ухватилась, чтобы не упасть, за перекладины табурета. Роуэн тем временем утолял ее голод с такой страстностью, что она боялась, как бы не впасть в беспамятство.

От взрыва ощущений места для мыслей не осталось.

Прошло еще много времени, прежде чем они очнулись. В тишине комнаты слышалось лишь их прерывистое дыхание. Роуэн протянул ей чистое полотенце, чтобы она могла привести себя в порядок, затем привел в порядок себя и свою одежду.

Гейл тоже постаралась придать своему виду скромность: расправила юбки, подтянула вверх корсет, пряча грудь, и застегнула платье. Теребя губы, Гейл недоумевала, как быстро испарились ее планы сделать Роуэну внушение относительно границ их служебных отношений. Но он был просто неотразимым, и она недооценила силу его воли.

— Роуэн, я серьезно говорила. — Гейл повернулась к нему и расправила плечи. — Ничего не изменилось.

— Я никогда не думал, что получу от преподавания столько удовольствия.

Роуэн лучился улыбками, очевидно, не заметив смены ее настроения.

— Пожалуйста, не нужно! Не принижай того, что я достигла, а то все это звучит как-то слишком… дешево!

— У меня и не было таких намерений. Я просто пошутил в свой адрес, не в твой! Даже ты не можешь не согласиться, что это… развитие событий… между нами — замечательный дар, которого мы не ждали.

Он повернулся к ней. Его лицо светилось искренностью, отчего Гейл стало еще хуже, как будто она была бессердечной.

— Прошлая ночь была волшебной, — сделала она новую попытку. — И это… не буду отрицать, как мне понравилось, но…

— Мы не можем вернуться в прошлое и переделать происшедшее, Гейл. Как можно это недооценивать или делать вид, что ничего не было?

— Я не любовница, а ученица! И это ничего не меняет!

— Я мог бы изменить, если бы ты согласилась.

Она испугалась, и от испуга слова застряли в горле. Она боялась, что отныне не поднимется выше. Поддаться страсти значило поплатиться будущим и всеми планами.

— Пожалуйста… мне нужно время обдумать… все это.

— Оно у тебя есть! Я не забыл своего обещания, Гейл. Я не собираюсь на тебя давить. Я уважаю твою осторожность, поверь, я сохраню все в тайне. Мне не нужно, чтобы ты жертвовала своей репутацией или честным именем. Но… — Он сделал глубокий вдох, чтобы не потерять душевного равновесия. — Я не приношу извинений, Гейл. Ни зато, что хочу тебя… Ни зато, что чувствую к тебе. Я не могу позволить тебе думать, что бросаюсь на каждую юбку, оказавшуюся рядом. Это…

Снизу донесся слабый звук дверного колокольчика, и они оба посмотрели друг на друга, сознавая, что спор прерван.

Роуэн подошел к двери и прислушался.

— Похоже, у меня посетитель.

— Тебе нужно идти.

Он медлил. Глядя на нее, стоящую в неподвижности по другую сторону стола, такую натянутую и неприступную, он не мог не изумиться своему поражению. Всего несколько минут назад это была такая теплая и страстная женщина, какую только он мог себе представить, но теперь ее фиалковые глаза дышали холодом и отстраненностью.

— Мы не закончили, Гейл.

Оставив ее, он вышел, скрестив пальцы в надежде, что гость его надолго не задержит.

— Доктор Джессоп, какая приятная неожиданность!

— Вы последнее время не ходите на заседания Общества. Честно говоря, до меня дошли кое-какие слухи, и я счел своим долгом наведаться.

«Черт! Уже? Откуда они могли узнать о Гейл и?..»

— Почему вы не поддерживаете создание работного дома Клэркорта? — продолжил Джессоп.

Услышав, что дело касалось старой политической темы и не имело отношения к новым трудностям, Роуэн вздохнул с облегчением и задумался, собираясь с мыслями.

— Потому что я не верю, что вы можете согнать бедняков в загон и тем облегчить свою совесть.

— А вы бы предпочли, чтобы они спали на улицах, просили подаяние и совершали преступления? Ее величество получила самое благоприятное впечатление от идеи, что о наиболее обездоленных из ее подданных будут заботиться и обеспечивать всем необходимым! Работные дома предлагают им продуктивную жизнь, средства к существованию и структуру, необходимую для перевоспитания.

— Перевоспитания? Бедность — не продукт распутства и не состояние порочности. Работные дома — благотворительность худшего сорта. Вы заключаете людей под стражу, и какую бы христианскую мораль вы ни проповедовали, Роберт, они ее не почувствуют, если ворота будут на замке.

— Это не тюрьма!

Роуэн изо всех сил старался сохранять самообладание.

— Я не стану поддерживать заключение бедняков в тюрьму. Не могу. — В памяти всплыли воспоминания о темных и холодных казематах раджи, и он не мог скрыть отвращения. — Я буду продолжать помогать всем, кто постучится в мою дверь, и выполнять свой долг, пока у меня не иссякнут силы. Это единственная благотворительность, которую я приемлю, доктор Джессоп.

— Знаете, доктор Уэст, почему каждый раз, когда ваше имя звучит в Обществе на предмет поощрения или продвижения, о вас тут же забывают?

— Могу только догадываться.

— Почему вы всегда стоите особняком? Почему не поддерживаете решений и усилий ваших коллег-медиков в Королевском Обществе? Почему, доктор Уэст, вы всегда бунтуете против очевидной мудрости вышестоящих лиц?

Роуэн прошел к книжным полкам возле камина, чтобы поправить одну из небольших африканских статуэток, сдвинутых Флоренс с места во время стараний содержать в чистоте семейные реликвии.

— Я Уэст. Не думаю, чтобы мы когда-нибудь искали пути к признанию или успеху. — Он пожал плечами и снова повернулся лицом к Джессопу. — Я не занимаюсь политикой, я врач.

Роберт вздохнул, его плечи расслабились, и черты лица разгладились.

— И чертовски хороший, несмотря на ваши юношеские воззрения. Я говорю из любви к вам, как друг вашего деда. С вашим эмоциональным подходом к нашей профессии вы понапрасну растрачиваете свое время и силы, доктор Уэст.

— Как это?

— Помимо опасного примера работы вашей клиники по средам, вы известны своей либеральной сентиментальностью. Вы чрезмерно переоцениваете значение хороших манер у постели больного, все эти бессмысленные вопросы о самочувствии мало влияют на лечение и выздоровление. Своими вздохами и вздором пациенты лишь сбивают вас с толку при постановке диагноза! Они недостаточно образованны, чтобы понимать сложную работу своих организмов. Зачем спрашивать их мнение?

Роуэн покачал головой. Этот спор был хорошо ему знаком. Примерно раз в месяц доктор Джессоп заглядывал к нему для философских дебатов на одну и тy же тему и всегда настаивал на участии в них Роуэна.