В театре остались считаные служащие: даже капельдинеры разошлись. Помощник администратора разбирался с какими-то делами в билетной кассе. Дожидаясь машины, она забрела обратно в зал. Занавес подняли, открыв декорации богатой современной гостиной с балконными дверями, выходящими к нарисованному морю.

Сегодня она получила ответ на один вопрос.

Она видела и слышала, как зрители военного времени реагируют на пьесу, которая была чуть ли не самой кровожадной в ее творчестве: семь убийств и самоубийство. И они были от нее в восторге – от каждой ужасающей минутки.

Времена и правда настали ужасные – начиная со зверств самой войны и кончая последней цепочкой вест-эндских убийств, в расследование которых она позволила себе впутаться.

Никогда еще поставляемая ею пища для эскапизма не принималась с такой благодарностью – словно самое необходимое питание. Когда наступит послевоенное время, она прекрасно в него впишется. Возможно, ей понадобится сделать свои книги чуть более глубокими в плане психологизма, дабы угодить публике, ставшей менее наивной, чем в золотое время, – и благодаря взаимодействию с инспектором Гриноу и сэром Бернардом она постарается изображать полицейские и судебные процедуры более точно и реалистично.

Но если не считать этого, «колбасная фабрика» (так она мысленно называла свои труды) продолжит работу – спасибо большое.

С чувством, будто с плеч ее свалился тяжкий груз, она пошла обратно в фойе… и взрыв сотряс здание, швырнув ее на покосившийся пол, по которому она в своих мехах и нарядном платье закатилась в угол между билетной кассой и лестницей, а фойе начало оседать. Со сверхоглушительными звуками лавина строительных материалов летела вниз, поднимая тучи пыли и мелких крошек.

Кто-то завопил – не Агата, какая-то женщина на улице, наверное Джанет Камминз. Ошеломленная и оглохшая, Агата теснее вжалась в угол: с потолка продолжали сыпаться куски, заставляя перемолотые в пыль кирпич, камень и известку зависать в воздухе грязными клубами.

И наконец – спокойствие.

Она оценила свое положение.

Встать невозможно: часть потолка перекосилась и уперлась в бок кассы, создав комнатенку метр на полтора. Она сама покрыта грязью взрыва, но вроде все цело. Воспользовавшись познаниями медсестры, она тщательно осмотрела себя, пока обрушившееся фойе продолжало оседать со стоном и скрежетом.

Возможно, подвернула лодыжку.

Все остальное вроде бы в порядке. Ее бросило на пол – и она по нему прокатилась, но кости целы и сотрясения мозга нет. Дышать было трудно из-за того, что в воздухе висела масса пыли, так что она закрыла лицо носовым платком из кармана шубы, которая сильно смягчила падение.

Так что в этом смысле ей повезло.

Она слышала голоса за обрушившимися плитами и обломками фойе, но разобрать слов не могла. Взрыву не предшествовала сирена воздушной тревоги, да и сейчас они не резали ночь – уж это было бы слышно, несмотря на завалы.

А если не налет – что же тогда могло случиться?

Потом, завязывая платком нижнюю часть лица, словно бандитка, она вспомнила руины по соседству, где раньше была ассамблея Уиллиса – любимое место мусорщиков и мародеров. Возможно, они сделали случайное открытие, найдя неразорвавшуюся бомбу.

Это объяснило бы нынешнюю ситуацию.

Она посмотрела наверх и увидела косо лежащую плиту – остатки бывшей крыши, ставшие сейчас для нее потолком, плита, похоже, сдвигалась понемногу, скрипя, словно старые дверные петли в фильме про дом с привидениями, плюясь камешками и грязью.

Под носовым платком ее губы сложились в горькую усмешку.

Вот чем все закончилось: Агата Кристи (не Маллоуэн), автор такого количества смертоубийств, попалась, словно мышь в мышеловку, и ждет, когда потолок обрушится и раздавит.

Как это ужасно, обладать повышенным чувством иронии: единственное, что по-настоящему всегда ее пугало, – это мысль оказаться похороненной заживо. Она избегала бомбоубежищ именно по этой причине.

Ну что ж: она останется спокойной. Она не даст волю своей фобии. И не станет глупой старухой-истеричкой.

Всмотревшись в гору мусора перед собой, примерно там, где должна находиться улица, она, встав на четвереньки, начала раскапывать путь наружу. Какое-то время никаких проблем не возникало, и она была довольна своими усилиями.

А потом плита сместилась и упала – Агата тихо вскрикнула.

Стена и другие остатки строения удержали плиту, но этот покосившийся «потолок» теперь находился всего в нескольких дюймах от ее головы. Она в гробу. Похоронена заживо. Агата Кристи погибает смертью, достойной пера Эдгара По.

Молясь (не за себя, а за Макса и Розалинду и тех внуков, которые еще только могут родиться), она не сдавалась, загребая мусор и убирая небольшие обломки, обломки побольше, – и продвигалась вперед, пока не добралась до крупного фрагмента покосившегося потолка, похожего на ту плиту, что оказалась сверху. Ей не удавалось за него ухватиться – а если и удалось бы, то не хватило бы сил сдвинуть.

Тяжело дыша под своим платком, она села на пол – и усталость ласково шептала ей на ухо, изнеможение гладило каждую мышцу, кость и жилу: отдохни. Усни. Жди. Кто-нибудь придет…

…возможно, смерть.

И пока она рассматривала возникший впереди тупик, плита потолка пошевелилась – словно сама по себе.

Она услышала хриплое дыхание напряженных сил – и плита сдвинулась, на мгновение она увидела лицо – юный курсант! – и улицу…

…а потом посыпались новые обломки, заполнившие отверстие.

Однако они вдвоем – Агата и ее спаситель – расчистили путь. Еще один кусок потолка обеспечил защиту от верхних обломков, образовав проход, и она протянула руки пареньку, а он схватил ее за руки и протащил – осторожно, но уверенно – сквозь отверстие.

Он помог ей подняться на ноги со словами:

– Миссис Маллоуэн, боже правый! У вас все хорошо?

Она обняла курсанта, улыбнулась юному красивому лицу и сказала:

– Лучше не бывает… благодаря вам, молодой человек.

Раздавшийся позади них шаткий звук – хруст и грохот смещающихся обломков – моментально привлек их внимание: прохода, по которому выбралась Агата, больше не было.

А она была.

Она дотронулась до щеки паренька и прошептала:

– Спасибо вам, милый.

Он опустил глаза, явно досадуя:

– Мной двигал эгоизм: мне нестерпима была мысль о том, что в мире больше не будет ваших книг.

Улица уже заполнилась зеваками, констеблями и пронзительным воем – не сирены, предупреждающей о налете, а сигналом о скором приезде пожарных.

Джанет Камминз суетилась вокруг спасенной Агаты, помогая ей отряхнуться. Было очень нелепо и комично стоять вот так, в шубе и вечернем платье, покрытых слоем пыли, грязи и мусора. Воздух снаружи был хотя и пригоден для дыхания, но тоже полон грязной взвеси. Констебли повышали голос, пытаясь добиться порядка.