— Я хочу посмотреть на это. Позволь мне пойти с тобой, и я сложу прекраснейшую из поэм.

Мидир прищурился и в задумчивости поскреб основание ветвистого рога. Барду показалось, что тот обрел плотность и более не выглядел туманной дымкой. Да и на дорогом сюртуке проявилась вышивка в виде цепочки журавлей. Оставалось только гадать, отчего все это не видят обитатели таверны.

— Что ж, — хозяин леса блеснул изумрудом глаз, — пожалуй это будет интересно. Пока служишь мне - живи.

Он легко поднялся, свистнул пса в коего превратилась, напитанная пороками тень, бросил на стол золотую монету и направился к выходу. Бард, не мешкая, подхватил лютню и пошел следом. Но у самого порога изумленно застыл, словно тело ему не принадлежало более. Вдруг за спиной удивленно ахнула подавальщица. Эхтирн не выдержал и обернулся.

Ужас приподнял волосы. Бард стремглав бросился наружу, наверх, к небу столичного Бренмара. Чтобы прогнать, забыть только что увиденную картину: самого себя распластанного на единственном столе со скатертью. Свои белки глаз и пену из открытого рта.

Видимо ужин в той таверне был действительно несъедобен.

Бард выскочил в синеву ночного города и замер. Звуки и запахи оглушили его, сбили с ног. Эхтирн тряхнул головой и осмотрелся. Сид пропал. «Неужели сбежал?!» — мысль преобразовалась в охотничий азарт. Найти. Догнать. Сознание неправильности не задело, ускользнуло. Его разметал вечерний ветер. Некогда свежий, а теперь вдоволь нагулявшийся по улицам Бренмара, собравший на себя всякой вони, он тем не менее, принёс знакомый аромат прелых листьев.

Бард, не раздумывая рванул во мрак переулка. Брызнули в разные стороны жирные крысы. Взвизгнула женщина, выронив корзину с бельём. Но Эхтирну было не до того. Он смазанной тенью гнал на запах смерти и прелых листьев. Вынырнул у угла работного дома, ощерился и низко, утробно зарычал. Ему бы заметить несвойственное для себя поведение, ведь не должен добропорядочный бард вздыбливать шерсть на загривке и скалить зубы. Но нечто более древнее и сильное, чем тысячелетний сказитель, взяло верх. Мир сузился до пахнущего смертью чудовища, покрытого черной слизью.

Краем глаза Эхтирн увидел Мидира, прислонившегося плечом к стене и спокойно читающего газету. Когда только купить успел?

Монстр, застигнутый врасплох, в одночасье осознал, что из хищника превратился в жертву. Эта роль была ему нова. Страх подстегнул злость. Зверь подобрался, напрягся как сжатая пружина, и бард понял, что не успеет.

Не понимая природы происходящего, но желая помочь, предупредить не чувствующего беды сида, он ударил силой. Зверя отбросило прочь. Куцая канавная трава покрылась изморосью и истлела. Мидир среагировал молниеносно. Подобрался, вскинул руку и бросил короткий приказ на незнакомом каркающем языке. Тварь тут же опала лужей нечистот.

Сид подошел ближе. Посмотрел на своего неожиданного спасителя так, словно впервые увидел. Недоуменно почесал основание ветвистого рога.

— Как интересно, — пробормотал он, запуская руку в темную жижу. — Совсем иная тьма… тьма людских эмоций, городских улиц и жилищ без живого огня. Тьма не созданная туат де Дананн и неподвластная нам.

— Но ты ведь справился с ней, не так ли? – насмешливо пророкотало сверху.

Мидир медленно поднял взгляд. Эхтирн сверлил его черными провалами глаз. Сид тряхнул головой.

Наваждение спало.

Рядом, прижимая к себе лютню, переминался с ноги на ногу потерянный бард.

— Я Лесной царь, туат старшей ветви. Живая стихия ни разу не сошедшая против своей природы, а это совсем молодой, едва получивший телесную оболочку ночной кошмар. Конечно, я справился.

— Но ты его не чувствовал, пока не увидел, так ведь? Или статья была настолько интересной? Как ты вообще успел, я ж вышел сразу за тобой? И что ты со мной сделал, боглы тебя раздери!? Почему я был собакой?

Мидир поднялся и вытер руки о батистовый платок.

— Ничего особенного. Я соединил тебя с той тенью, что ожила в таверне и сделал своим стражем.

«Наверное…»

— Ты убил меня! Я видел свое мертвое тело!

Сид посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом, а после отмахнулся, как от назойливой мухи.

— Глупости ты говоришь, бард. Человеку не дано быть живым и мертвым одновременно.

Они уже давно покинули неприветливую подворотню и шли по Шитбрук-стрит в сторону парка. Навстречу им пробежал мальчишка, у которого сид, видимо, и купил газету.

— Свежие новости! Читайте в «Бренмар-таймс»! Король Ирина смертельно ранил собственного сына приревновав к молодой жене! Останется ли дом Да Дерга без наследника? Покупайте вечерний «Бренмар-таймс»!

Эхтирн почувствовал, как волоски на шее встали дыбом. «Я легко найду ее там, где власть, предательство и смерть», — набатом прозвучали слова сида.

— Куда мы идём? — окликнул он Мидира.

— В городской парк. Нам нужна тропинка и вечерний туман. Мы отправляемся в Ирин, — подтвердил самые худшие опасения барда, Мидир.

— А как же кошмар из подворотни? — Эхтирн невольно оглянулся, чтобы проверить не следует ли тот по пятам.

— Людские кошмары не моя забота. Идём. Нас ждёт королева Ирина.

Глава II. Где власть, предательство и смерть

Меня зовут Этэйн, и моя судьба предрешена с рождения. Только вот никто не торопился сообщать мне об этом. Но в тот день, когда гувернантка доложила королю об окончании обучения, его величество пригласил меня на разговор.

Ни для кого не секрет, что каждый, кто наделен властью, крепко скован цепями гейса. Мой отец не стал исключением: не есть дичь; не брать в руки порох; сидеть слева от жены; не разговаривать со слепыми старухами и отдавать дочерей первому, кто посватается. Естественно, все королевские гейсы хранятся в строжайшей тайне. Поэтому ума не приложу, как король Ирина узнал о последнем, и зачем я ему сдалась, но прибыл он просить моей руки аккурат в день моего рождения. Отец, естественно, дал согласие, но положил, чтобы всё выглядело по чину. Я остаюсь в родительском доме до двадцати[4] лет. Потом ради приличия устраиваются смотрины,