Кровью бессмертных наполнялись реки и выходили из берегов. Сотряслась земля, рыдая над павшими, и не было семьи, где отец не пошел бы на сына, а брат на брата. Ибо отныне одни верили в королеву, а другие в короля. Невдомек им было, что покуда на небе существуют солнце и луна, на земле даже самый светлый предмет отбрасывает тень.

Нуад проиграл и больше не имел права называться королем. Морриган вонзила ему железный нож в грудь. Обожгла собственные ладони, но не чувствовала боли, ибо ярость битвы была сильнее иных чувств.

Одержав победу, она позволила туатам, которые почитали ее мужа, покинуть северные земли и искать себе пристанище в иных краях. Опечаленные и поникшие, они погрузили умирающего Нуада и отплыли, не ведая куда. Дагда зашил его тело в огромную воловью шкуру и девять дней читал над ним исцеляющие заклинания. А на десятый Нуад поднялся и твердой рукой направил корабли на Запад. Ибо пока его тело пребывало между миром живых и мертвых, дух искал земли, щедро одаренные магией.

И вот две седмицы спустя после начала путешествия, их корабли пристали к берегам Альбы. Здесь, как и везде, жили люди. Как и везде, они оказались против такого соседства. И вновь пришлось браться на оружие, питая войной ненасытных ворон Морриган. Но недолго длилась битва, хоть и стоила Нуаду руки.

Люди и туаты заключили мир и обменялись копьями. Путь к волшебным Холмам открылся. Однако Бернамский лес не торопился раскрывать незваным гостям свои тайны.

Дни напролет плутали среди заговоренной чащи уцелевшие туаты изнывая от жажды и голода, тщетно пытаясь найти вход в волшебную страну. Пока, наконец, Нуад не прорубил его своей кровью.

Лесу понравилась эта дань, и он пожелал всю кровь без остатка. Долго длился их немой спор, и страшен был договор. Бернамский лес становится Сидом для детей богини Дану. Все Холмы, что сокрыты в нем, отворяли свои двери. В обмен Нуад получил титул Лесного Царя и обещал раз в большой круг, что длится почти пятьсот человеческих лет, приносить себя в жертву на горячем камне. Нуад согласился, ибо знал, что жизнь — это череда перерождений.

С тех пор его измученные подданные нашли достойный приют.

Постепенно жизнь в Холмах наладилась. Но нить, что некогда связала души Морриган и Нуада никуда не делась. Она натянулась как струна и причиняла боль. Нуад терпел ее, словно железный нож все еще сидел в его сердце. Второй Лесной Царь – Ноденс познал иное горе. Он почувствовал, как умерла его Морриган и вскоре последовал за ней. А вот третьему – Мидиру, было даровано три столетия забвения. Но когда память открыла свои объятья, ничего не могло остановить его от намерения во что бы то ни стало отыскать Морриган и разорвать, наконец, эту связь.

Бард смолк. Отложил лютню и провел рукой по взмокшей шее. Темное нутро таверны давило. Воздуха не хватало. Сердце заполошно билось о ребра. Хотелось вырваться на волю и бежать без оглядки. Ведь то, что он сейчас рассказал, мало походило на историю девы из Хессдаллен, что кормила его все эти годы.

— Да. Ты почти не солгал… — задумчиво протянул собеседник, — раскол и распря произошли по вине Бадб. Она предала все, что свято для туатов. Нуада ослепила любовь, и он заплатил слишком высокую цену за свою незрячесть.

— Вряд ли, — вырвалось у барда прежде, чем он успел захлопнуть рот.

Лэрд в немом вопросе приподнял бровь. Эхтирн потупился, но после вскинул пылающий взгляд, и словно страшась собственных слов, с горячностью произнес:

— Ничего в этом мире не происходит просто так, дивный господин. Я не знаю каким образом появилась Бадб в твоих землях, но глупо винить стихию, которой завладел и не смог обуздать. Тебе была нужна женщина, нужна ее сила, и ты взял ее. Это ведь был ты, не так ли? Нуад из старой сказки. Теперь твое имя Мидир, и ты желаешь разорвать связь. Знаешь, я как-то был в стране Ромеев, там есть город, который стоит на западном склоне вулкана. Опасное соседство и великий дар. Ведь нет в округе более плодородных полей, чем те, которые усеяны пеплом. Когда вулкан просыпается и извергает пламя, люди гибнут. Выжившие бегут и проклинают страшную гору, словно не видели пепла, что удобрял землю, и не знали, откуда он взялся. А потом возвращаются, отстраивают разрушенные дома и продолжают растить виноград, как и прежде. Вот так и ты, хотел познать сладость винограда, без горечи пепла.

Мидир нахмурился. В углах таверны уплотнились тени.

— Вы барды вечно видите больше, чем нужно и говорите больше, чем следует. Но от чего ты решил, что смеешь указывать мне?

— Никто не разбирается в любви лучше певцов и лжецов. — Говорить становилось все труднее. Эхтирн тяжело дышал, по вискам катился пот, но любопытство пересилело страх смерти. — Ответь, зачем ты ищешь Морриган? Действительно решил разорвать нить, сплетенную мирозданьем или хочешь вновь подчинить силу, с которой не смог совладать ранее?

— Не твое дело! — рявкнул Мидир. Одна из теней отделилась от стены, прыгнула на ближайший стол и утробно зарычала. Послышался звон разбившейся посуды.

Огромных усилий стоило сиду взять себя в руки и спокойно продолжить:

— У меня есть невеста. Дева древ. Прекрасная и кроткая Фуамнах. Больше мне никто не нужен. Но я не посмел вступить с ней в брак, пока не оборвана старая нить.

— От твоих слов веет осенней скукой, Лесной Царь. Кроткая дева древ... Видал я однажды вашу матушку при дворе короля Гарольда, как раз в тот день, когда она стрясла с него обещание никогда за прялку не садиться. Интересно, в Холмах, дочь темной стороны луны почитают за скромность или за кротость?

Мидир сжал кулаки.

— Слишшшшком ты осведомлен для человека.

— Для бессмертного человека. Не гневайся. Я знал, почему все еще жив. И следил за вашим народом… Насколько это возможно. Лучше скажи, как же ты найдешь Морриган? Как поймешь в ком она возродилась?

— Это будет не сложно, — сид презрительно скривил губы, — Морриган всегда там, где власть, предательство и смерть.

Бард с силой дернул шейный платок. В ушах звенело. Таверна плыла. Э-нет, он обязан узнать конец