Что поделаешь – люди только рождаются честными, а умирают разными…

И Сергей Сергеевич смирился с этим, и верно служил истории. А история верно служила многим…

Профессор не был исключением. Для того, чтобы не создавать себе проблем, многие люди выбрали самую простую форму отношения к власти – подчиняться власти легче, чем заставить себя уважать ее…

Воскресный звонок в дверь Сергей Сергеевич воспринял спокойно – к нему часто заходили коллеги, друзья и знакомые, хотя хозяин дома предпочитал, чтобы его заранее предупреждали телефонным звонком.

Дверь декан открыл одетым запросто: в халат, из под нижней кромки которого выползали сатиновые спортивные шаровары, плавно переходящие в кеды, исполняющие роль домашних тапочек.

Майка, надетая на полнеющий торс декана, имела такой глубокий вырез на груди, что за воротником халата была совсем не видна.

То, что ожидало Сергея Сергеевича на лестничной клетке, не то, чтобы удивило его, или привело в замешательство – просто воскресным днем он не ожидал увидеть на своем пороге так много людей.

– Товарищ профессор, Сергей Сергеевич, вы нас извините, – переминаясь с ноги на ногу, заговорил молодой человек, в котором декан признал одного из своих студентов, – Мы на природе отдыхали, и познакомились с профессором…

После этих слов студент замолк, явно не зная, что сказать дальше, но ему на помощь пришел человек в явно дорогой и очевидно заграничной тройке и шляпе коричневого цвета:

– Позвольте представить вам, уважаемый Сергей Сергеевич, профессора Кишиневского университета Назаретова, – человек в тройке приподнял шляпу и указал рукой на пожилого, высокого, неестественно, как показалось Юдину, худощавого человека с типично профессорской бородкой и очень ясными голубыми глазами.

«Этот, конечно, прошел лагеря», – быстро сделал вывод хозяин квартиры.

– А также, позвольте представиться – доцент кафедры истории КПСС кишиневского университета, кандидат исторических наук Правдин. А это – доцент направил раскрытую ладонь на высокого, стройного, явно занимающегося спортом человека лет тридцати пяти, – Аспирант нашей кафедры Космитский, а также, наши студентки и помощницы в сборе материалов…

Доцент Правдин говорил настолько радушно и, очевидно, радостно от знакомства с деканом, что у декана Юдина не возникло никаких сомнений:

– Что же, очень рад познакомиться с коллегами, – проговорил Сергей Сергеевич, делая приглашающий в квартиру жест рукой. О том, какое отношение имеет поездка на природу к профессорам, доцентам аспирантам и лаборанткам из Кишинева, хозяин дома так и не узнал, так как студенты, потоптавшись в прихожей, ретировались с явным облегчением.

…Домашний кабинет профессора Юдина оказался на удивление просторным по сравнению с крошечными комнатками, хотя и с высокими потолками.

Когда все расселись, кто на стульях с высокими прямыми спинками, кто в огромные, неказистые на первый взгляд, но очень удобные кресла, Риоль огляделся.

Все стены кабинета, кроме той, что содержало большой окно, со стеклами в толстых двойных деревянных рамах, почти полностью покрытое тюлевыми занавесками, обрамленными тяжелыми бархатными, комнатными шторами темного бордового цвета, с золотыми кистями по низу, подметавшими паркетный пол, были заставлены книжными шкафами, так плотно, что обоев не было видно.

Шкафы были разными, словно привезенными из мест, не соприкасающихся друг с другом, но все – темного цвета.

От спелой черешни через мокко до черноты.

Шкафы закрывались простекленными дверцами, и Риоль поймал себя на мысли, что эти дверцы никогда не открываются.

Книги на полках, в золоченных кожаных переплетах, напоминали генералов царских армий, чопорных, заслуженных, устарелых.

И почему-то казалось, что среди этих макулатурных генералов не мог появиться ни один гардемарин.

Веселый, безответственный, имеющий перспективу в будущем.

Самый чиновный генерал, конечно, если его раздеть, имеет вид добродетельного обывателя – отца семейства.

Впрочем, если его опять одеть в форму – будет почти тоже самое. Исчезнет только добродетель – не такая уж большая потеря в век массового почитания генералов…

Видимо книги в шкафах профессора Юдина так вросли в свои генерализированные переплеты, что могли существовать, даже вынесенные из шкафов, только совместно со своей формой.

И только с формой составляли предмет.

Риолю показалось, что недвижностью и основательностью книг, профессор Юдин старался отгородиться от закабинетной суеты, но в этот момент Искариот шепнул Риолю:

– Впервые вижу, чтобы от суеты отгораживались суетой…

Присмотревшись внимательней, Риоль удивленно отметил, что в каждом из шкафов находилось, правда, разноизданное, каждый раз иного цвета, собрание сочинений Ленина В.И. и Карла Маркса с Фридрихом Энгельсом.

– Как ты думаешь, – спросил он сидевшую рядом девушку, нарисованную акварелью, – Зачем нормальному человеку столько Марксов?

Девушка, нарисованная акварелью, пожала плечами:

– А зачем нормальному человеку один Маркс?…

– …Рад коллегам, – вновь повторил Сергей Сергеевич, – Думаю, нам о многом будет интересно побеседовать. Говорят, что все ученые понимают друг друга.

Крайст, «профессор Назаретов» согласительно кивнул, а Искариот, «доцент Правдин» тихонько, так, что его услышал только Риоль, хмыкнул:

– Говорят.

Но, по-моему, это вранье…

– …Знаете, профессор, я не думаю, что вы приехали из такого далека, да еще совместно со столь представительной бригадой, для того, чтобы говорить о каких-нибудь мелочах.

Так, что давайте определим круг проблем, которые мы станем обсуждать.

О чем, так сказать, будем говорить?

– О чем могут говорить историки? – улыбнулся Крайст, – О том, о чем они обязаны думать.

О настоящем и о будущем…

* * *

– Но мне казалось, что предмет нашей науки все-таки не настоящее и будущее, а прошлое, – слегка удивленно проговорил Сергей Сергеевич.

Не очень удивленно, а так, слегка.

– А мне кажется, – грустно проговорил Крайст, – Что в истории важно понять не то, что произошло – то, что было, то и дурак поймет – а то, что могло и то, что должно произойти.

Не сделай люди своих ошибок…

Сергей Сергеевич внимательно посмотрел на своих гостей, но посмотрел как-то странно.

Словно рулеткой обмерил.

Или взвесил на весах каждого.

Потом он засмеялся.

Отрывистым смехом.

Так, что за каждым «Ха» стояла не черточка, а полновесное, похожее на бревно, тире.

Отсмеявшись, профессор Юдин сделал паузу, очень короткую, но такую, что Риоль услышал, как Крайст подумал:

– Профессор решает – не собираем ли мы материалы о культе личности. Для него, все ученые, прибывшие с западных окраин страны, потенциально, не то, чтобы провокаторы, просто подозрительные люди.