Однако то же самое, как кажется, подумал и француз – и тотчас же достал (откуда, черт возьми?!) колоду, распечатал ее, предъявил… Но казак широко отмахнулся – мол, верю, чего там смотреть! Что ж, хорошо. Ну а во что, спросил француз. В подковку, сказал русский. Замечательно! Француз чуть-чуть привстал, расставил локти – и карты быстро, почти что как пули, замелькали над столом. М-да, вот рука, тоскливо подумал хорунжий, глядя на виртуозное мастерство соперника, прикусил трубку, задымил…

Но, взяв карты в руки, сразу оживился – расклад был очень, даже просто очень замечательный – ну, и игра пошла!

И поначалу она складывалась как нельзя лучше, хорунжий даже успел подумать, что эта его удача хоть как-то омрачит неприятелю его недавнюю победу под Фридландом. Однако очень скоро все переменилось, и рядом с французским лейтенантом выросла горка денег, цепочек, медальончиков, образков… А больше с Тихого Дона брать было нечего. Хорунжий почесал затылок, наполовину вытащил из ножен именную дядину саблю, но, не посмев кощунствовать, с лязгом бросил ее обратно. И поставил на кон…

Портфель императора Александра! Вот до чего порой…

Но помолчим пока. Молчал и Лабуле; он только сдержанно откашлялся и принялся метать колоду. Метал он хорошо, куда скорее прежнего. Хорунжий в тоске отвернулся, посмотрел по сторонам… И увидел, что от соседнего столика к нему идет гусарский полковник Дю…

Да! И это не ошибка, господа, да, не сержант, а именно полковник – гусарский полковник Дюваль! Пусть без полка еще, он ведь тогда был только-только произведен, то есть только сдал эскадрон, явился, его поздравляли, шумно было, конечно, весело, и поэтому он только час тому назад с трудом продрал глаза – и сразу сюда, в погребок…

Но слишком много слов! Итак, еще раз повторим: хорунжий Дементьев в тоске отвернулся, посмотрел по сторонам и увидел, что от соседнего столика к нему идет полковник Шарль Дюваль. Дюваль уже давно наблюдал за игрой, и наконец, не выдержал. Как всякий строевой офицер, он весьма не любил интендантов, считая их врагами куда более опасными, нежели неприятель.

(Верно! – маиор Ив. Скрига)

Вот почему Дюваль положил казаку руку на плечо и сказал:

– Приятель, у тебя сегодня стеклянный глаз. Позволь-ка я вместо тебя попробую!

То есть сказано было достаточно смело. Казак дернул плечом. Гусар убрал руку. Но и не унялся! То есть совершенно не обращая внимание на то, что Григорий потянулся к сабле, Дюваль указал на одну из лежащих перед ним карт и сказал теперь уже вот что:

– А вот это семерка бубен. Ты проверь, проверь, не стесняйся!

И Григорий, вместо сабли, потянулся к указанной карте, осторожно приподнял ее… а после посмотрел – вначале удивленно на полковника, а потом недоуменно на лейтенанта. То есть, надо полагать, полковник угадал! И лейтенанту это очень не понравилось! Он уже не сдавал карты – он положил колоду рядом с собой и достаточно резко воскликнул:

– Полковник!

Дюваль недоуменно посмотрел на младшего по званию. Потом вдруг улыбнулся и сказал:

– А сверху у тебя десятка треф! Да ты проверь, проверь, чего ты!

Но лейтенант и не подумал проверять. Он сказал уже совсем сердито:

– Полковник, я прошу вас не вмешиваться! Очень прошу!

– А это еще почему? – удивился Дюваль.

– Два потому что… Потому… – лейтенант явно волновался. Потом всё же сказал, почти миролюбиво: – И что это у вас за шутки такие? Господин подпоручик еще может подумать, будто у нас тут с колодой что-нибудь!

– Не, что вы! Господь с вами! – воскликнул Дюваль. – К колоде никаких претензий. И чтобы даже никаких сомнений не было, я сейчас сяду сам. И покажу вам, юноша, как это делается!

– Что? – спросил Лабуле. И тут же сказал: – Нет! Полковник! Да что вы такое придумали!? И… Господин подпоручик! В самом-то деле!

И тут он посмотрел на Григория. И улыбнулся – очень льстиво. Но и Дюваль тогда тоже смотрел! Но он не улыбался, лицо у него было просто каменное. А если он кому и подмигнул, так всего один раз!

Но Григорию и этого хватило! Потому что, как уже было сказано выше, между строевыми офицерами даже враждующих армий всегда есть что-то общее! А вот с интендантами нет! Поэтому казак подвинулся, гусар сел рядом, взял его карты и разложил их веером. Это для того, чтобы наглядно показать, что раздача еще не закончена. Но лейтенант не брал колоду, он на нее даже не смотрел. Дюваль усмехнулся, сказал:

– Молодой человек препятствует франко-русскому сближению.

– Полковник! – начал было Лабуле…

Однако Дюваль тотчас перебил:

– Или, боюсь даже сказать, с колодой что-нибудь…

– Ну, хорошо! – воскликнул Лабуле. – Сдаю!

– Сдавайте-с!

Игра пошла. И как! Лабуле проигрывал, проигрывал и еще раз проигрывал, и только проигрывал! Неумолимо, в пух и прах! Это было невероятно, но это было так! И это продолжалось даже тогда, когда лейтенант потребовал заменить колоду! И – уже с новой колодой – это продолжалось до тех пор, пока Дюваль не посчитал, что он устал, что пора и отдохнуть. Сгребая выигрыш в расстеленный на столе доломан, сержант… простите, тогда еще полковник сказал, обращаясь к казаку:

– Здесь не вино, мой друг, а интендантские слезы. Если ты не против, то я покажу тебе одно заведение…

– А уж теперь позвольте командовать мне! – перебил его хорунжий. – К цыганам и только к цыганам! Ляля встретит нас как родных!

Полковник из любопытства спорить не стал, и новые приятели едва ли не в обнимку покинули гостеприимный погребок.

Потом они браво шагали по улицам и оживленно беседовали, не обращая внимания на всяких там рослых и коренастых господ, глазевших на них из окон, а то и с дворцовых балконов. Офицерам легкой кавалерии было хорошо и весело, что и привело приятелей к цыганам, где веселья оказалось даже с избытком, ну а потом…

На рассвете, едва только расставшись с хорунжим, Дюваль задумал было завернуть в еще одно местечко, где его, он был уверен, ждали… Но тут невесть откуда взявшийся патруль арестовал его и как последнего злодея препроводил в штаб. Все это было так стремительно и в то же время так глупо, что просто не передать!

Да и в дальнейшем всё тогда происходило на редкость неумно и головокружительно! Так что не успел еще Дюваль сообразить, что к чему, как он уже стоял перед начальником армейской разведки, хорошо известным нам Оливье Оливьером, тогда еще только полковником. Но – всесильным полковником, вы уж поверьте!

– … И хохотали мне в лицо! – с жаром докладывал ему вчерашний лейтенант. – А потом, и мне сейчас это просто стыдно повторять…

– Довольно, Лабуле, довольно. Я все понял! – прервал его Оливьер и повернулся другим боком. Ординарец, в котором Дюваль даже во сне так и не признал Гаспара, продолжал чистить мундир своего командира. А тот говорил: