И Алиса была склонна выслушать его. Накануне вечером Джим Ларкин слегка напугал ее, сказав, что он коммунист, однако он совершенно не походил на коммунистов, которых она знала в Нью-Йорке. Живой, смешливый, в суждениях трезвый, но деликатный, он, казалось, стеснялся того, что так много зарабатывает на радио, однако не пускался в скучные оправдания и был настоящий интеллектуал. Сотни книг громоздились на полках в его кабинете, валялись в живописном беспорядке по всей гостиной; он был достаточно близко знаком с Максвеллом Андерсоном, чтобы звать его запросто: Макс, а однажды даже намекнул, что знается и с Томасом Вулфом[39]и зовет его Томом. Алиса решила, что он очень ей нравится, настолько, что она готова терпеливо выслушать, о чем же именно неплохо бы задуматься.

— Во-первых, откуда вы взяли, что старику Уолтеру-младшему понравится идея использовать зал для сквоша под занятия скульптурой?

— Где твое воображение, Джим? — парировала Мод. — Мы и спрашивать не будем Уолтера-младшего. Пойдем прямо к старухе, и, уверена, она одобрит наше предложение. Уверена, ей понравится Алиса, тут и говорить нечего. И знаю, ей до смерти хочется чего-то большего, чем только подписывать чеки в пользу больниц, — держу пари, что она ухватится за возможность прослыть Покровительницей Искусств.

Джим хмыкнул:

— Может, ты и права, ухватится. Все ради искусства, искусства ради искусства. Может, она попадется на удочку. Уж если кто и способен уговорить ее, так это ты. Но тем не менее, даже если она даст согласие, не будет ли Алисе трудновато справиться с остальным? Наверняка за тот домик запросят немаленькую плату за аренду, не говоря уже о плате за обучение Бобби в Риверсайдской школе. Это слишком дорогой городишко для женщины с ограниченными доходами.

— Ее доходы недолго будут ограниченными, — уверила его Мод. — И вообще, мы пока не знаем, сколько они запросят за домик, — для нее они могут пойти на уступки. Что касается школы, тебе прекрасно известно, что половина детей учатся там на стипендию.

И она объяснила Алисе:

— Понимаешь, так действуют небольшие частные школы: они получают огромные пожертвования, но, чтобы оправдать свое существование, должны ограничивать количество учеников определенным минимумом. В результате масса детей учится бесплатно. Наши — нет, но это потому, что Джим так много зарабатывает. Думаю, Бобби непременно получит стипендию.

— Но все-таки кто-то обязан сказать тебе, что это ничтожная маленькая школа, — не сдавался Джим, и Мод повернулась к нему:

— Вовсе нет, Джим. Это превосходная школа.

— О, только не надо, милая. Что, черт возьми, такого «превосходного» ты нашла в Риверсайдской школе? «Превосходная» потому, что наши детки учатся там вместе с детками земельных магнатов? Дурацкая школа!

— Не слушай его, Алиса. Пожалуйста, не слушай, когда он так говорит.

— Как я говорю? Дурацкая школа! Всем это известно!

— Джим, дорогой, пожалуйста, не кричи. Не то дети услышат.

Мод повернулась к Алисе:

— Алиса, я только могу сказать, что наши дети ее обожают.

Но Джим Ларкин уже смеялся, ероша волосы жены, из чего было видно, что это вовсе не ссора и даже не спор, но лишь еще одно удивительное проявление непринужденных и доверительных отношений в этой семье.

— Конечно обожают! Конечно обожают! А это не значит, что они недостаточно умны, чтобы понять, насколько она дурацкая, а? Видит бог, я люблю тебя, но другой такой дурехи, как ты, я еще не встречал!

Дети Ларкиных, мальчик и девочка, подростки, накануне вечером озадачили Алису своей необщительностью и даже обыкновенной невежливостью. Не то чтобы они были откровенно грубы с ней или с Бобби, просто казалось, что они живут в некоем своем замкнутом и неулыбчивом мире. Бесцеремонные и заторможенные, одетые, как рабочие, в мешковатые фланелевые рубашки и голубые джинсы. Алисе даже подумалось, уж не кажутся ли на их ничего не выражающий взгляд она с Бобби одетыми слишком аккуратно, слишком опрятно и буржуазно. Но сейчас, во второй вечер, она почувствовала, что начинает понимать их точно так же, как она начала понимать Джима. За обедом они подтрунивали над отцом, а с ним вместе — над матерью, с нежностью и необидным остроумием. А после обеда, без всякой рисовки, устроили маленький концерт экспромтом: начал его Джим, усевшись за рояль и в качестве вступления забарабанив какую-то быструю фривольную популярную песенку; потом девочка принесла гитару, а мальчишка кларнет, и больше часа они восхищали их своей игрой и пением. Это были одаренные дети, интересные дети — дети, вполне способные любить свою школу и в то же время понимать, насколько она дурацкая. Именно таким, решила она, ей всегда хотелось видеть Бобби.

— Ах, Мод, — сказала она по дороге обратно в Скарсдейл уже поздно вечером, — не могу выразить, какое мы получили удовольствие. Такого замечательного уик-энда у нас не было много лет.

— Так, значит, и сделаем, — кивнула Мод. — Я поговорю с миссис Вандер Мер прямо завтра — или, пожалуй, не буду обещать, что завтра; попасть в Большой Дом — это все равно что получить аудиенцию у папы или почти так, — но в любом случае я поговорю с ней на этой неделе и постараюсь устроить тебе встречу с ней на следующей. Она, возможно, пригласит нас обеих на чай, тогда ты и получишь разрешение. Я просто уверена, что так оно и будет.

И она не ошиблась.

— Вам со сливками или с лимоном? — спросила миссис Уолтер Дж. Вандер Мер в следующую субботу, когда они сидели в безусловно самой великолепной комнате, какую Алисе когда-либо доводилось видеть.

— С лимоном, пожалуйста.

Алиса почувствовала, как капля пота поползла от подмышки вниз по ребрам, и в тот же момент увидела, что длинный столбик пепла с ее сигареты упал ей на колени. Может, если положить ногу на ногу, это будет незаметно, или лучше накрыть его салфеткой? В любом случае как она сумеет скрыть его, когда придет время вставать? «Благодарю вас», — сказала она, принимая из рук миссис Вандер Мер горячую хрупкую чашку на блюдце и стараясь, чтобы она не задребезжала предательски. Без успокаивающего присутствия Мод рядом она обязательно расплескала бы чай. До сих пор, щадя ее, говорила в основном Мод, но теперь в разговоре наступила пауза, и Алиса, подняв глаза, с содроганием встретила испытующий взгляд пожилой дамы.

Высокая, худая, удивительно прямо сидящая в кресле возле чайного столика, миссис Вандер Мер, чей голос прозвучал как будто издалека, проговорила:

— По словам Мод, вы, миссис Прентис, очень храбрая женщина.

Ну и что прикажете на это ответить?

— Со стороны Мод это чрезвычайно любезно.

И похоже, судя по легкой одобрительной улыбке миссис Вандер Мер, первое испытание она выдержала. Но она не рискнула покоситься в сторону Мод, боясь, что та подмигнет ей в ответ или потрясет сжатыми руками над головой, как победитель на боксерском ринге.