одуреть. Улыбка Боярцева стала не дурашливой, а плотоядной. Хищной. Это улыбка победителя? Ну уж фигушки. – Я тебя ненавижу, – выплюнула в лучащуюся самодовольством физиономию нахального самца, считающего себя венцом творения. – Даже если бы ты был последним мужчиной на этой планете, я бы… Я бы…

– Что бы? Что бы ты сделала, сладенькая? Бегала бы за мной, виляя куцым хвостиком. Потому что если бы я был последним мужиком на земле, то ни за что бы не стал тратить на тебя ни минуты свободного времени.

– Подонок, – всхлипнула я, заколотила кулаками по каменной груди этого бессердечного хама, который вдруг ухватил меня за затылок своей лапищей. Его губы впились в мои до боли, заставив ошалеть от чего-то такого странно-страшного. И теперь я молилась всем богам, хотя и не знала ни одной молитвы, чтобы он не выпустил меня из захвата. Очень не хотелось свалиться на пол хоть и чистого, но все же общественного клубного нужника.

– Ну вот, ты такая же, как все, кучеряшка. Хотя. Не лишена таланта и странной привлекательности. Ты ничем не отличаешься от миллиарда баб. И не царевна, морок рассеялся после того, как я на вкус тебя попробовал. Ты обычная жабка, которую не смог превратить в красавицу даже поцелуй прекрасного прынца. А уж врала то. Да я, да никогда. А сама вибрируешь. Только от одного моего поцелуя.

– Это телефон, придурок, – мне показалось, что я ослепла от щемящей обиды и ярости. Наверное, впервые в жизни, я на полном серьезе сейчас представляла, как убиваю человека голыми руками. И меня очень пугало это. Зато прекрасно отрезвило и поставило на место поплывший от шампанского мозг. Я же не пью. Два бокала для меня – очень много. Так вот чем объясняется мое безумие. Слава богу. А то я уж подумала… – Пусти, это может быть только Лешка. Да пусти же.

Боярцев отстранился не сразу. Сдул с моего лица локон, выбившийся из растрепавшейся прически, совсем не обращая внимания на разрывающийся треском телефон. И я испытала разочарование, почувствовав свободу. Да что происходит? Точно на шампанское у меня аллергия. Надо запомнить на всю жизнь, больше одного бокала ни-ни.

– Дань, Данька… – прошептала трубка голосом моего маленького ушастого зайчонка. – Беда. Лизку в полицию забрали, прям с чумаданом и пальтом. Это не я, честно.

– Лешенька что произошло, где ты? – я вот сейчас точно поняла выражение, что значит обмирать от ужаса. И даже не обратила внимания на прекрасные Лехины коверканья родного языка. Потом ему всыплю за это. Сейчас нужно спасать моего мальчика.

– Данька, тут такое… Я не хотел, правда правда. Снова все порчу, тебе всю поляну обделал. Лизкуууу… Но это она придумала, клянусь. Я только помог немного, – всхлипнул мой лопоухий зайчик и бросил трубку.

– Что там? Эй, лама, да не молчи, черти тебя дери. Что с моим пентхаусом? Он еще есть? Или проклятый белобрысый дьявол и его ушастый адепт сравняли мое жилище с землей? – гаркнул Боярцев и выхватил у меня, исходящий тревожными короткими гудками мобильник.

– Пентхаусом? Что с пентхаусом? – взревела я, впервые в жизни реально рассуждая об убийстве человека голыми руками. И Лизку порешу. Сдеру с нее толстую бегемочью шкуру, если Лешку заберут у нас и отдадут в детдом, и положу их штабелем, Боярцева и подругу. Клянусь. – Там у Лешки проблемы. Он маленький, ему страшно. Знаешь, я думала в тебе хоть что-то человеческое есть. А ты… Лось сохатый, вот ты кто.

Резко развернувшись на каблуках, я выскочила из чертова туалета, и побежала по-длинному, какому-то казематному коридору, ориентируясь на громкую музыку и раскаты веселого смеха. Бал вошел в стадию веселья, церемонии закончились. И я бегу с этого маскарадного вертепа, который мог бы стать моим триумфом.

– Вы уже уходите, мон шери? – самый известный менеджер, представляющий в столице модные дома, вырос передо мной словно из-под земли.

– Простите Луи, у меня есть более важные дела, – нервно прошептала я, стараясь обойти слишком назойливого француза.

– Важнее вашего будущего? Даная, у вас есть еще модели, созданные вашими прекрасными ручками? Я бы хотел их увидеть. Умоляю, не отказывайтесь.

– Простите, но мне правда некогда. Мой… сын.

– Это моя визитка. Умоляю, позвоните мне. И если нужна будет помощь…

– Спасибо, милый Луи, – пробормотала я на французском, который с детства в мою голову вбивала бабушка. В руку мне лег кусочек тисненого пластика.

Сумерки, спустившиеся на город, показались зловещими. Такси поймать в это время практически невозможно. Стоило, наверное, попросить помощи у доброго француза, а теперь возвращаться глупо. Я заозиралась по сторонам, пытаясь определить, где находится ближайшее метро.

– Эй, Лама, думаешь через какие прерии скакать? Замерла чего? Прыгай быстро. Поедем выручать моего ушастого аспида. Да не телься, – Боярцев выскочил из приземистой спортивной машины, словно черт из табакерки. И если бы я не хотела его растерзать, то наверняка бы ему сейчас даже обрадовалась. Интересно, как он оказался на улице раньше меня, даже машину успел забрать со стоянки?

– Тронешь меня, заколю пилкой для ногтей, – предупредила я гадкого мерзавца, который явно вознамерился насильно запихнуть меня в свой пепелац.

– Пристегнись, барашка, – нахал. Не знаю, как я выдержу эту поездочку. Но сейчас во мне забурлила адская смесь вредности и отрицания всего на свете. Как в детстве, когда ба пыталась ломать меня.

– Обойдусь, – фыркнула я, нарочито нагло откинув руку моего благоверного, потянувшегося к ремню безопасности, чтобы меня пристегнуть и снова показать, кто тут главный.

– Ну, как знаешь, – дернул он плечом. Боже, почему я такая дура? Лишенная чувства самосохранения идиотка.

– Аааааа, – орала я спустя две минуты, пытаясь нащупать ремень, сведенными судорогой пальцами и молясь при этом всем богам. Приземистый автомобиль Боярцева летел по улицам, игнорируя все правила. – Ты же пил, сволочь. Убийца.

– Ну уж нет. Это ты калдырила стакан за стаканом. А я скромно тянул джюс. На подобного рода мероприятиях я предпочитаю быть как стеклышко. Иначе, можно случайно лишиться чего-нибудь очень важного, – адски захохотал коварный гонщик.

Когда спорткар остановился возле высотки, свистя по асфальту дорогущими шинами, я была близка к истерике. Вывалилась из машины, понимая, что далеко не убегу на дрожащих костылях, в которые превратились мои ноги. И