ужасно знакомые, дешевенькие туфли, за которые зацепился мой взгляд. Я их видел уже где-то. Эти чувяки, которые нужно сжечь, как лягушачью шкурку.

– Простите, кто создал ваше платье, мадам? – этот простой вопрос цепкого профессионала, разрушил странное мое безумие, будто марево пляшущее в воздухе между мной и шамаханской царицей, отливающей золотом в мерцающем свете ламп.

– Это мое платье, – сказала Шахерезада, очень знакомым голосом. Туфли, я вспомнил где, видел это убожество. Сегодня утром, в спальне моей жены, когда валялся на полу, воняя словно скунс кошачьими экскрементами. Но это же… Невозможно. – Я его сшила. Вам нравится? Наверное, это было слишком смело, надеть на ваше мероприятие самоделку. Но тот наряд, что прислал мне мой супруг, оказался ужасным.

– Как ваше имя, мадам? – Луи поцеловал почти прозрачные пальчики моей жены, а я уставился на ногти Данаи, покрытые скромным прозрачным лаком.

– Меня зовут Даная Боярцева, – о боже, ее интонации позавидовала бы любая королева. – Дорогой, ну что же ты? Обычно ты более разговорчив. И эта маска… Знаешь, ты в ней похож на веселого Роджера. Хотя, она очень отражает твой внутренний мир, котик.

– А твоя супруга язва, – довольный Луи. Большая странность. Он же зажравшийся сноб и беспринципный зубастик. А сейчас похож на мальчишку, которому дед мороз подарил мешок конфет.

– Скорее анальная трещина, – прошипел я, наконец стянув с себя идиотскую маску. Раны на лице начало жечь, от выступившей испарины.

– Тебе виднее, мон шер, послушай…

Да не слышал я ничего больше. Я от чего – то подыхал от ярости, смешанной с каким-то странным чувством. Смотрел, как она идет, покачивая бедрами к танцполу, на ходу прикладываясь к бокалу с шампанским, как пялились на нее жирные боровы, забыв о своих силиконовых клизмах, и загибался от адской… Ревности? Да ну на хрен. Да не может быть.

– У нее большое будущее, Мак. Огромное. И я ее у тебя украду. Эта женщина должна блистать. А не прятаться в тени обычного фотографа, хоть и талантливого и безусловно дорогого, – задумчиво пробормотал француз. Я разобрал его слова с огромным трудом. Потому что желал прямо сейчас сорваться с места и выяснить отношения с этой царевной, мать ее, лягушкой. Что она себе позволяет? Вертит жопой как, как… – А ты мудозвон. Скрывать от меня такое…

– Потом, – гаркнул я, и ломанулся сквозь толпу к коварной ламе, возле которой уже увивался какой-то хлыщ, и она благосклонно ему подтанцовывала. – Луи, ты мне потом расскажешь кто я, хорошо? Я все равно не слышу тебя сейчас.

Я потом буду жалеть, что не услышал слов хитрого, зубастого француза. Потом, а сейчас я еще не знал об этом. Сейчас я пер, как бык на красную тряпку. Лама была другой, и меня это жутко, просто до одури бесило. Точнее не так, это меня заводило. И платье это, обтягивающее ее, словно перчатка, и дурацкая вуаль, которую она все же сняла, и теперь улыбалась партнеру по танцам своими крупными зубами, от чего-то, делаясь, при этом еще привлекательнее. Мне она никогда так не улыбалась.

– Какого черта ты творишь? Ты же мать, почти. И между прочим моя жена, – прорычал я, отталкивая сопротивляющегося утырка, который уже давно ее раздел глазами и сделал с ней то, чего я не получил в первую брачную ночь.

– Танцую, веселюсь, пью шампанское. Точнее делаю все то, зачем меня сюда пригласили, – фыркнула эта холера, подозвала официанта и взяла с его подноса очередной бокал с искрящимся «Кристалом». – И я тебе фиктивная жена, Боярцев. Так что…

– Давай, объяви всем. Леху тогда точно заберут. Здесь пресссы, как блох на жучке. Будет клево, если они напишут твое признание в своих пасквильных газетенках. Иди за мной, – зашипел я, чувствуя, что проигрываю по всем фронтам.

– А если нет? – приподняла бровь наглая Лягушатина.

– Тогда я сделаю так, – схватил ее за талию, перекинул через плечо и поволок сопротивляющуюся нахалку сам не знаю куда. Куда глядели мои глаза. К туалету клуба я ее потащил.

– Пусти, – словно рассерженный ежик фыркнуло это исчадье. – Не боишься, что журналисты увидят, что ты меня похитил.

– Ну уж нет. Ты моя жена. Что хочу то и делаю. Ты заслужила наказания, – пробухтел я, стараясь дышать через раз. Аромат розы и женщины будоражил похлеще выпитого мной вина. Я и сам нет знал, что буду делать с вертящейся в моих руках, словно уж царевной. – И кто тебя только научил так задом вертеть? А строила из себя девочку колокольчик, ни разу ни динь динь.

– Пусти, – превращаясь в фурию прохрипела Даная. – Ты, несносный…

– Лось, – прохрипел я, вжимая ее легкое тело в декорированную кирпичной кладкой стену.

Глава 16

Даная

Сегодняшний день станет переломным. Вы встанете перед невероятно трудным выбором. Но, любое ваше решение будет судьбоносным, вне зависимости от того, что вы сочтете самым важным в вашей жизни. Солнце сегодня слишком активно. «Желтый карлик» волнуется перед чем-то очень значимым, почти сакральным.

А я сошла с ума. Ах, какая досада. Вообще-то, это произошло еще тогда, когда я согласилась выйти замуж за несносного, самовлюбленного, абсолютно неуправляемого бабуина. Как говорится, видели глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте.

– Пусти, – прохрипела я прямо в рот гадкому нахалу, который вдруг оказался слишком близко. – Ты переходишь границы дозволенного.

– А если нет? – ухмыльнулся мой фиктивный муж, сузив глаза, – что будет если я не отпущу тебя? Заколешь меня пилкой для ногтей? Или до смерти забьешь своей крохотной сумочкой? И, позволь узнать, кто установил эти границы, детка? Мы женаты, и я имею право на владение тобой, нравится тебе это или нет.

Боже, что происходит? Его губы прямо возле моих. Так близко, что я чувствую каждый вздох этого чужого мне человека. И в груди моей растет огненный шар, которы гонит по венам чистый адреналин, в котором нет даже примеси незараженной им крови.

– Пусти, – простонала я. Уверенности в моем голосе заметно поубавилось, и он это чувствует. Господи, хорошо, что он зажал между нами мою сумочку. Она для меня сейчас служит хоть призрачным, но барьером. И не дает совсем