это бесполезно дергать ногами, пиная воздух перед собой.

— Да чтоб тебя, вампирская морда! Отпусти, сволочь! Я хочу его. Он мой! — я кричу во всю глотку, пытаясь вырваться.

Первородный куда-то тащит меня. Все разумное во мне гаснет. Я бессвязно ругаюсь и плююсь слюной, чувствуя только жгучую жажду и ярость.

— Слабачка херова, — слышу я его злой голос.

Тяжелая металлическая дверь захлопывается за нами с громким, резонирующим звуком. Кажется, мы возвращаемся на нижний этаж. Скрытый под землей, недоступный всему миру и тихий. Надежное убежище или тюрьма.

Меня тянут дальше. Ни на секунду не прекращаю своих попыток вырваться. Мы проходим пару поворотов и оказываемся в очень маленькой камере, где есть только голые каменные стены, потолок и пол. От стен несет затхлостью. В темноте слабо поблескивают какие-то цепи.

— Только попробуй, гад! — чуть не срываю голос, когда чувствую, как вокруг левого запястья сжимается холодный металл.

Звонкий щелчок. Теперь мне никуда отсюда не деться.

Когда жажда полностью подчиняет тебя, ты становишься быстрее и сильнее, но вместе с этим теряешь последнее, что ровняло тебя с родом человеческим — разум.

Не дожидаясь, когда меня окончательно закуют, в тот момент, когда Йоан отпускает мою талию, чтобы надежно закрепить наручник, я вырываю правую руку и резко разворачиваюсь всем телом.

Йоан удивленно приподнимает бровь, и только. Дальше все несется со скоростью молнии. Мое тело действует само, реагируя на чистых инстинктах.

Пользуясь тем, что одна рука прикована тяжелой полутораметровой цепью к стене, я прыгаю на первородного и обхватываю его грудь ногами, намереваясь, хотя бы раз, обмотать цепью его бледную шею. Йоан выставляет руки вперед, и его пальцы до одурительной боли впиваются мне под ребра, когда он пытается содрать меня, будто взбешенную кошку.

У меня почти получается накинуть на него петлю, как вампир неожиданно разворачивается и впечатывает меня спиной в стену. Мои руки рефлекторно слабеют и опускаются, но это длится лишь мгновение, в следующее я уже с размаху бью кулаком по его лицу. Он лишь немного морщится, и тут же теплая мужская ладонь ложится мне на голову. Небольшое усилие с его стороны, и мой затылок встречается с камнем. Удар такой силы, что пару секунд у меня перед глазами пляшут разноцветные пятна.

— Посидишь здесь, — словно сквозь сон слышу его удивительно спокойный голос, — станет легче. Уж поверь.

Нет! Я не должна дать ему это сделать!

Короткое и молниеносное движение ногой, и моя пятка встречается с его голенью. К огромному удивлению, он теряет равновесие и… больше ничего. Взгляд, посланный мне, не обещает ничего хорошего.

— Вот же… идиотка, — шипит он сквозь зубы.

— Я не пес, чтобы сидеть на цепи, — мой голос полон вибрирующих ноток ярости, складывающихся в грозное рычание.

Вновь щелчок наручника, и больше у меня нет уверенности, что мне позволят выйти отсюда в ближайшее время.

— Учись сдерживаться, Мэйер, — говорит он, вставая с колен и запуская руки в карманы джинсов. — Когда перестанешь вести себя как бешеная сучка, избавишься от цепей.

— Сучка? — удивленно распахиваю глаза. — Да пошел ты на хер, чертов..!

Слова застревают в горле.

Первородный на секунду зло прищуривается, и его взгляд темнеет, но мне тяжело разобрать, о чем он сейчас думает. Да и не важно, я с трудом могу мыслить.

— Говори, чертов… кто? — лицо Йоана резко меняется, и он насмешливо вскидывает бровь.

Стремно… Впервые я не могу подобрать слова. Я могла бы сказать «кровосос», «козел» или «ублюдок», но рот просто не поворачивается на такое. Где-то далеко, в свежем и чистом сознании, я понимаю, что должна бы на самом деле благодарить его. Ведь он вытащил меня с того света, ухаживал, когда я была на краю жизни, и сейчас возится со мной, как с малолетним ребенком.

«На самом деле, иногда он много человечнее большинства людей. Хозяин этого не показывает, но мы с тобой яркое доказательство».

В голове всплывают слова старика и, сквозь боль и подступившие слезы, мне становится стыдно.

Черт, как долго же до меня доходило.

Но секунды тянутся, складываясь в минуты, и я просто молчу, глядя на него. Наверное, это выглядит достаточно глупо.

Опускаю голову и упираюсь взглядом в пол, пожираемая внутренним пламенем. Но Йоан так и продолжает стоять и наблюдать.

— Что, тащишься от моей беззащитности? — неожиданно для самой себя говорю я пересохшими губами.

Для пущего эффекта легко касаюсь ладонями пола перед собой, заставляя цепи звенеть, и чуть подавшись вперед, невинно смотрю на Матэя. Все тот же насмешливый взгляд.

— Тащусь, — мужчина и бровью не повел.

— Ммм… цепи, подвал, темнота, да ты извращенец, — я не показываю то, как меня смутил его ответ.

Йоан пожимает плечами, будто бы говоря «Мне это не мешает».

Меня сводит судорогой, дышать вновь становится невыносимо. Но почему? Ведь мы под землей, здесь я не могу учуять людей. Что не так?

Сжимаю челюсти и хватаюсь за голову. Мне кажется, что мои кости ломаются, а суставы колют тысячи острых игл. Не могу сдержать болезненный стон и падаю на холодный пол, жалко корчась и выгибаясь дугой.

— Сейчас будет легче.

Прохладная ладонь Йоана касается моего лба.

Словно в подтверждение словам вампира, раскаленные тиски отпускают меня, и я облегченно выдыхаю. Кровавая пелена, вставшая перед глазами, уплывает, и на её место приходит сосредоточенное лицо мужчины.

С секунду я пристально изучаю его. Это какая-то способность или он просто знает? Трудно догадаться, особенно, когда вдруг ловишь себя на том, что невольно смотришь ему прямо глаза, проваливаясь все глубже и глубже.

— Спасибо, Йоан, — голос выдает меня с головой, и в глазах предательски отражается то, что я так долго скрывала ото всех… и от себя самой.

Все-таки, люди — странные существа: наша жизнь состоит из цепочки дел, событий и целей, которые, по сути, нам вовсе и не нужны. Мы ходим туда, куда не хотим, делаем то, что нам диктует общество, встречаемся «не с теми» людьми. Попадаем в тиски морали, «правильных» желаний и устоев так крепко, что до конца жизни так и не осознаем, что все это время предавали наши истинные желания. Общество душит нас, мы и не думаем сопротивляться.

Мужчина, что склоняет сейчас надо мной голову, прекрасно все видит и понимает, но ничего не предпринимает, давая мне самой сделать выбор. Небывалая щедрость от такого, как он. Я колеблюсь, моя мораль слабо ноет, ощущая свою скорую кончину. Мне без разницы — она не моя, привитая жизнью среди таких же узников, каким раньше я и сама являлась.