Почему-то именно в дождь Дракула совершенно не мог спать. Если стража закрывала глаза, то выходил на свежий влажный воздух и подставлял обнаженное тело тугим струям воды. Кожа покрывалась пупырышками, но он не чувствовал холода, только странную, почти животную радость. В дождь он чувствовал себя свободным.

— Не простудись, твое величество, — Отец Мититей бережно набросил ему на плечи дорогой плащ. — Ты давно под дождем стоишь, весь мокрый. Пойдем в дом, ужинать пора.

— Как бы я остался сухим, если ливень стеной, — беззлобно отозвался Дракула, но подчинился. Спорить сегодня ни с кем не хотелось.

В Вышеградском замке он жил уже пять лет, хотя иногда казалось, что слишком долго. Каждый раз, оглядывая свои вынужденные владения, Влад мысленно посмеивался над горькой иронией судьбы. Пока народ слагал о нем песни, как о мученике, томившемся в румынской тюрьме, он жил на настоящем земном раю, не зная ни забот, ни лишений. Сотни роскошных залов, остановиться в которых не побрезговал бы и Папа Римский, гигантская библиотека на тысячу томов, вокруг замка — фонтаны, пруды, висячие сады, в которых круглый год росли редкие заморские растения и цветы.

Сам Влад обосновался в пятиярусной «башне Соломона», предназначенной для самых важных и знатных пленников. До него там томился некто Сигизмунд, ставший впоследствии немецким императором Сигизмундом Люксембургским. Дракула не переставал хвалить своего предшественника за любовь к комфорту и хороший вкус. В отведенных ему покоях с удобством могли разместиться до полусотни человек, и при этом бы они не мешали друг другу. Но стоит ли проверять? В изгнание с ним отправились Ебата, Морана и отец Мититей. Даже жена отказалась разделить с мужем почетный плен — незадолго до того, как отправиться в Вышеградский замок Дракула обвенчался с кузиной румынского короля Матиаша. Во второй раз Дракула женился по расчету и не испытывал от этого никакой радости. После медового месяца, который для новобрачной стал днями ужаса и кошмара, она вернулась домой, сославшись не недомогание и желание переменить обстановку. Он снова остался один.

Охраняло пленника «черное войско» короля Матиаша. Влад легко мог справиться с каждым из них, но совершенно не представлял, что делать после… Бежать? Но куда? В Валахию путь закрыт, в Трансильванию тоже. Если вдуматься, то и в Европе после громких подвигов ему тоже нечего делать. Пока он считался венгерским пленником, то у него оставался еще шанс, пусть и небольшой — вновь занять валашский престол. Но только в том случае, если Дракула будет себя хорошо вести. Именно так сказал Матиаш. Что он подразумевал точно под «хорошим поведением», Влад не совсем понимал, но вдаваться в подробности ему совершенно не хотелось. Сейчас он — козырная карта Венгрии. Если что-то пойдет не так, и Раду опростоволосится, то Влад снова будет в игре. И кто знает, кто знает…

* * *

Ужин подавала Морана. Влад старался не смотреть на ее морщинистое, словно печеное яблоко лицо, усеянное мелкими бородавками. Старческие руки так сильно дрожали, что расплескивали соус на стол. Да, проклятие Аргенты поистине сыграло злую штуку: привыкнув к мужскому поклонению, Морана мучилась теперь от собственного уродства и немощи, с трудом сдерживаясь, когда Ебата хватал через край, осыпая вместо комплиментов злыми и обидными шутками.

— Знаешь, твое величество, — все они по привычке продолжали звать так князя. — В ее комнате сотни платьев — одно красивее другого, по вечерам она наряжается, надевает драгоценности, а потом воет волчицей, хотя и на небе не видно луны.

— Все смеешься?

— Вчера последний волос у нее выпал: никогда не думал, что лысая голова может быть такой омерзительной.

«На себя бы посмотрел, — равнодушно подумал Дракула. — Пусть и зеркала нет, так ведь в воде отражается».

Ебата действительно очень сильно изменился. Мучимый вечной жаждой, он теперь превратился в законченного пьяницу. Пил, не просыхая, словно это хоть как-то могло облегчить его страдания. Вторую проблему — страсть к женскому полу — решить пока что не удалось. Поначалу в Вышеградском замке были симпатичные служанки, но Ебата перевел их в первые недели. Одно бы убийство еще как-то удалось замять, но целую дюжину… Вскоре молва об окрестном чудище разнеслась на сотни дорог, и никто из отцов, братьев и мужей не рисковал теперь отдавать красоток в прислуги к опальному князю. Теперь из всех женщин в замке была одна лишь Морана. И Дракула искренне забавлялся, наблюдая за плотскими страданиями Ебаты. Сам Дракула испытывал равнодушие к женским чарам, все еще тоскуя по Аргенте. Тот единственный раз только распалил страсть, а проклятие придало чувству горькую пряность и ощущение безнадежности. Иногда он так сильно тосковал, что в безумной ярости распарывал себе вены на руки. И смотрел, как тягучая кровь падает на яркий мозаичный пол. Какая боль может сравниться с тем, что отныне они разделены навсегда? Раны затягивались, прежде он успевал истечь кровью. Он резал снова и снова, стремясь забыться.

Дав Аргенте новую жизнь, он теперь сильнее прежнего чувствовал ее на расстоянии. Знал, когда она смеется, когда плачет или когда утоляет жажду. Смеялся над ее потугами не причинять людям зла и пить кровь животных. Дрожал вместе с ней от холода, изнывал от жары. Когда Аргента засыпала, Дракула прокрадывался в ее неспокойные сны. Пару раз она едва не обнаружила чужака, но он вовремя убежал сквозь щелку сознания. Благодаря снам, Влад думал, что Аргента все еще любит его.

Но особенно мучительны были мужские прикосновения к гладкой прохладной коже, которую еще помнили руки и губы. Кто он, ее нынешний любовник? Как они познакомились, и что он значит для этой женщины?! Было что-то еще, тревожащее его — что-то, связанное с Виорикой. Может быть, Аргента нашла ее? Но тогда почему он все чаще слышит детский смех? Ведь у Аргенты не может быть детей, он точно знает.

— Ты совсем ничего не ешь, твое величество, — отец Мититей заботливо положил на тарелку сырого говяжьего мяса. — Все свежее…

— Ты еще скажи, что оно остынет, — поморщился князь. — Не хочу.

Отец Мититей внимательно посмотрел на Дракулу:

— Твоя тоска пугает. Ты уже неделю отказываешься от пищи, и каждый раз, когда идет дождь, бежишь из замка.

— На мне грязь, святой отец.

— И ты думаешь, что дождь ее смоет?

— Скажи, как можно ненавидеть через тысячу лет? Ведь это глупо. Она забудет причину нашей вражды, но по привычке и упрямству не подпустит к себе.

— Ты забываешь одну важную вещь, твое величество — тысяча лет еще не прошла. Всего лишь десять лет. Что они значат в сравнении с вечностью?

— Кости ее мужа давно истлели в могиле!

— Но если бы не ты, он еще мог бы жить, хоть и превратился бы в старого человека. Ты украл у Аргенты эти десять лет, уничтожил ее семью и едва не сжег своей страстью.

— Ты тоже на ее стороне!

— После того, как госпожа прокляла меня? — бывший священник грустно покачал головой. — Я тоскую по моему Богу, мне его не хватает. Но я отлучен и проклят. Как я могу быть на стороне госпожи Аргенты?