«Чертовщина какая-то!».

Он покачал головой и пошёл навстречу подъезжающей машине.

* * *

Под рабочую комнату отвели зал для инструктажа на втором этаже. Техники прикатили туда пару дополнительных досок для записей, развернули проекционные экраны и сейчас заканчивали монтаж остального оборудования. Маркус Торсен временно руководил, пока не прибыли представители от министерства транспорта и комитета по гражданской авиации. Яна Петерссона он оставил командовать сменой вместо себя, прихватил с собой только Ингунн Линдгрен и Андреаса Сандстрёма. Со времени потери связи к ним успел присоединиться лишь представитель ВВС – капитан Леннарт Свенссон. Вчетвером они стояли вокруг интерактивного стола, на который была выведена карта Швеции.

– И всё равно мне кажется, что инцидент случился совсем не там, где мы предполагаем.

Капитан Свенссон внимательно посмотрел на Андреаса:

– Почему?

– Судите сами. В момент, когда началась вся эта заварушка, борт NP412 по данным «НАПС» был над южной оконечностью озера Веттерн. – Сандстрём ткнул пальцем в место на карте, нарисовал там цветной кружок. – Он шёл в своём эшелоне, на высоте девять тысяч. Потом происходит неизвестный инцидент, по сообщениям автоматики разгерметизируется салон и кабина экипажа, и начинается аварийное снижение до трёх тысяч – опять же, по сообщениям автоматики. Отвесным такое пике быть не могло, значит, какое-то расстояние борт должен был пройти и по горизонтали тоже. Если он спускался под углом в сорок пять градусов, то он преодолел те же шесть километров по горизонтали, что и по вертикали. Если угол был круче, то меньше, если более пологий, то больше, но вряд ли это расстояние превысило десять километров. С учётом всяких погрешностей самолёт не должен был уйти от озера дальше, чем на двадцать километров. А теперь – внимание!

Андреас многозначительно поднял указательный палец.

– Помните тот отрывочный сеанс связи с пилотом? Он тогда сказал, что они снизились то ли до трёх, то ли до четырёх тысяч. С такой высоты он вполне должен был видеть озеро, не мог не видеть! А он что сказал? «Подо мной лес, один лес и ничего больше». Как-то так. Я могу путать слова, но смысл был абсолютно ясен. Никакого озера, никакой воды! И тогда это начинает согласовываться с фактом, почему никто не смог обнаружить NP412 на радарах. Он просто был не там, вот и всё.

Маркус покачал головой.

– Объяснений тому факту, что пилот не видел озера, может быть выше крыши. Самое простое – оно оказалось у них за спиной в слепой зоне, кроме того, в аварийной обстановке, в состоянии стресса можно много чего не заметить. – При этих словах капитан ВВС согласно кивнул. – Я полагаю, что с кислородной маской на лице и в пикирующем самолёте мы бы с тобой не заметили даже розового слона, если бы он пролетел мимо кабины. Так что я на якобы отсутствующее озеро все фишки не ставил. Но!

Тут уже Торсен поднял вверх указательный перст.

– Версия того, что самолёт оказался не там, где мы предполагаем, по-прежнему остаётся одной из рабочих. В её пользу говорят: отсутствие самолёта на радарах по указанным координатам – раз. Отсутствие сообщений об аварийно севшем или разбившемся в этом районе самолёте – два. А ведь с момента потери связи прошло уже три часа. И больше двух, как «НАПС» перестал выдавать данные по 412-му борту. Как мы знаем, такое может произойти только в случае, если воздушное судно вышло из поля зрения спутников и стратосферных платформ или потерпело крушение.

Он прервался, несколько секунд барабанил кончиками пальцев по алюминиевой окантовке стола. Сенсорный экран легонько подмигивал возле этого места, реагируя на движение. Наконец Маркус остановился, вздохнул, скрестил руки на груди.

– Ладно. Давайте пробежимся ещё раз. Мы обнаружили, что самолёт, который передал сообщение об аварии, отсутствует на экранах радаров. Однако мы не можем игнорировать показания навигационной системы, и наши военные и гражданские аварийные службы ведут поисковую операцию в районе последних координат, которые передал борт NP412.

Капитан Свенссон кивнул.

– Так точно. ВВС подняли два спасательных вертолёта. Оповещены все наземные аварийные службы. Поисковые группы уже должны выдвинуться в районы предполагаемого крушения или вынужденной посадки. Также центр кризисных ситуаций взял под наблюдение все каналы информации – социальные сети, сервисы сообщений, новостные порталы на предмет появления возможных известий.

– Хорошо. Вы сможете привлечь дополнительные ресурсы?

– Если потребуется – да. Штаб объединённого командования НАТО в Северной Европе отправил к нам своего представителя для координации совместных действий. Мы ждём его прибытия через несколько часов.

– Спасибо. Ингунн, ты смогла идентифицировать все остальные рейсы в нашем пространстве? Никто не потерялся? Каждый самолёт на радарах совпал с отметкой в «НАПС»?

– Все до единого, – лёгкий норвежский акцент в голосе Ингунн Линдгрен выдавал волнение. – Абсолютно точно. Единственная метка в системе, поведение которой совпадало с описанием аварийной ситуации, принадлежала рейсу NP412.

– Угу. Только его по этим координатам не было. Или… Капитан, скажите, есть хоть малейшая вероятность, что в работе радаров произошёл сбой?

Леннарт Свенссон не сомневался ни секунды.

– Нет. Исключено. Мы же видели остальные самолёты в воздухе. Такая избирательность не в духе техники.

– Ладно, спасибо. Андреас, ты связался с «НАПС»?

– Да. Проблема в том, что в Северной Калифорнии, где они базируются, сейчас глубокая ночь с пятницы на субботу и многие ключевые специалисты просто недоступны. Так, технический директор с группой ведущих инженеров и старших программистов отправился сплавляться на рафтах, и плановый сеанс связи с ними состоится только в восемь утра по тихоокеанскому времени, когда у нас будет уже вечер. Дежурные технические службы «НАПС» запустили серию тестов, но пока они не могут сказать ничего определённого. Им нужно время.

Маркус Торсен в задумчивости постучал себя костяшкой указательного пальца по подбородку.

– Время, время… Всем нужно время. Которого нет ни у нас, ни у борта 412. Когда он должен был по графику приземлиться в «Берлин-Бранденбург»?

– Примерно два часа назад.

– Они ещё ничего не сообщали? Официально?

– Пока нет. Тянут время. Но буквально четверть часа назад начальник их диспетчерской службы сказал, что обстановка у них становится напряжённой и надо уже делать какое-то заявление. На погоду и технические проблемы такое опоздание не спишешь.

Маркус убрал руку от лица, снова выдал барабанную дробь пальцами по краю стола.

– Ладно. Нет смысла ждать. Продолжайте работу, а я позвоню в Берлин. Пусть объявляют, что мы потеряли рейс 412.

Тайга обладает интересным свойством. Её чаща, заросшая подлеском, увешанная мхом и лишайником, умеет очень хорошо прятать звуки. Это вам не прозрачные солнечные леса средней полосы или юга, где эхо разносит крики птиц, стук дятла, шум ветра на сотни метров вокруг. На севере стоит вам отойти от дороги, просеки или полянки, на которой рокочет мотором автомобиль, стучат топоры или перекликаются люди – отойти всего на десяток-другой метров – и всё. Вязкая, мягкая тишина заполняет всё вокруг, любой внешний звук вместо того, чтобы отразиться и усилиться, запутывается, теряется и тонет в бесконечных слоях мха, длинными лохмотьями свисающих с ветвей, устилающих землю и укутывающих стволы деревьев так, что трудно распознать, что же такое стоит перед тобой: берёза, клён или осина? При этом даже не рассчитывайте на школьную примету, что мох растёт-де только на северной стороне дерева – здесь он повсюду. Так что если вы были невнимательны или попались на старую приманку ягод – ещё одна, ещё шажок, ещё кустик – и забыли примечать обратную дорогу, то будьте морально готовы к тому, что можно заблудиться буквально в двух шагах от цивилизации. И никто в человеческом, обжитом мире не услышит, как вы голосите на расстоянии вытянутой руки от спасения.