И до сих пор статуя Девы Марии, ничуть не поврежденная солнцем и дождем, стоит на месте, известном теперь как Пик Мадонны. Если подняться туда, выяснила Инджи, можно увидеть весь Йерсоненд. Можно посмотреть наверх, на самую вершину Горы Немыслимой и ее грозные утесы. Или опустить глаза на Равнины Печали и сверкающий канал стремительной воды, прочертивший через них линию до горизонта, как след змеи. Можно посмотреть налево, на Кейв Гордж, где из трубы домишки Джонти Джека вьется ленивый дымок. Можно даже разглядеть яркого оранжевого змея, вздымающегося с ветром. А можно проследить за полетом пустельги, окинуть взором Эденвилль, фронтоны и башенки старого Дростди, приусадебные участки и тщательно возделанные поля, улицы города с единственной ползущей по ним машиной, и машущие крыльями ветряные мельницы, и школьников, весело играющих в школьном дворе во время перемены.

А вокруг простираются бескрайние равнины — сперва зеленовато-коричневые, потом просто темно-коричневые, а еще потом — скучно-серые, и, наконец, такого оттенка, что сливается с небом, и уже невозможно с уверенностью сказать, что есть земля, а что — небеса.

Я должна опять начать рисовать, думала Инджи, в первый раз поднявшись на Пик Мадонны и улыбаясь статуе Девы. Можно отвергать краски и текстуру только какое-то время, а потом в ладонях начинается зуд, а руки начинают гореть от возбуждения, а перед глазами возникают холсты.

Я художница, поняла вдруг Инджи, но я забыла об этом, запутавшись в административной работе музея, оказавшись слишком близко к озабоченным вороватым и настырным стратегиям культурных комиссаров. Но здесь все предстает чистым и незащищенным, а свет опять становится светом.

Здесь небесные краски ложатся вокруг естественно, пестро, неуловимо, смешиваются с пейзажем и людскими сердцами. И если ты хочешь уловить их характер, здесь есть великая метафора — канал стремительной воды.

Да, думала Инджи, поющая вода Марио Сальвиати.

31

Летти Писториус в поезде: кажущаяся бесконечной дорога в длинной коричневой змее, которую волочет за собой скорбный паровоз.

Если Карел вернется, думала она, я попытаюсь снова. Только с отдельными спальнями. А может быть, он временно поживет в Перьевом Дворце, в который никто не заходил после смерти Меерласта. Она с младенцем останется в их общем доме, а может, она купит себе собственный дом, поближе к магазину и конторе адвоката Писториуса.

Маленького Джонти успокаивал пейзаж. Он прижался к груди Летти, сидевшей под таким углом, чтобы он мог следить глазками за серовато-коричневыми равнинами. Может, дело было в ритме поезда; может, он каким-то образом чувствовал возвращение домой. Может, он помнит свое первое путешествие по этой же дороге, думала Летти, когда мы ехали в Кейптаун, а он был меньше, чем морской конек — просто головастик в моем лоне.

Она шагнула на платформу Йерсоненда в пекло этого дня. Никто ее не ждал. Начальник станции вышел из комнаты связи и начал кружить вокруг Летти и ее двух чемоданов, обеспокоенный и любопытный. Он склонился над ребенком, изучая его черты, потом стал рассматривать ее наряд.

Летти не сомневалась, что еще до того, как она выйдет на ярко освещенную пыльную улицу, он позвонит в паб, лавочнику, своему другу церковному старосте и Бог знает, скольким еще людям.

Он предложил позвать кого-нибудь, чтобы ее забрали отсюда, и забормотал что-то совершенно непонятное про упрямую воду. Он спросил, не чует ли она запаха воды в воздухе, и, да, она, дитя Кару, могла унюхать воду издалека; и да, несмотря на палящее солнце, в воздухе действительно висел безошибочный запах влажной земли.

Летти отказалась от помощи, попросив его поставить чемоданы в каморку за сигнальными флажками. Она зашагала по улице, с изумлением увидев множество цапель на полях. Огромные стаи белых журавлей перелетали с поля на поле. Все было свежим и зеленым. Что происходит? — гадала Летти. Йерсоненд просто сверкает. Если верить телеграмме, канал потерпел неудачу.

Потихоньку она связала события воедино: Большой Карел бежит; Марио Сальвиати упорно поднимает и поднимает шлюзовую перемычку на Промывке; и, наконец, бурлящая, кипящая вода подтверждает Закон Бернулли, ринувшись к плотине, чтобы вырваться оттуда сквозь открытый шлюз и растечься по всему городу, насмехаясь над людским удивлением и отсутствием воображения.

Летти узнала, что Карел не просто пропал, что его называют Испарившийся Карел прямо ей в глаза, хотя и с некоторым колебанием, вроде бы стремясь проглотить эту кличку, но ей казалось, что на самом деле им требуется испытать это имя на ней. Летти устроилась в доме, встретилась с родственниками и друзьями, а на третий день после возвращения, даже не зная точно для чего, решила найти Марио Сальвиати.

— Чего ты рассчитываешь добиться этим? — бурчал ее брат, адвокат. — Твой муж, вне всяких сомнений, прикарманил кучу денег, поэтому и рванул подальше. У полукровок нет совести — я всегда тебя об этом предупреждал.

Но что-то толкало Летти к Марио Сальвиати. Интуиция подсказывала ей, что он знает больше других. Она уложила Джонти Джека — младенца, чье имя привело Писториусов в ярость — в коляску и зашагала по влажным улицам Йерсоненда.

Марио Сальвиати она нашла на участке рядом с плотиной. Он склонился над теодолитом, окруженный нетерпеливыми, взволнованными мужчинами с картами. Летти узнала городского клерка, водного управляющего — обычно тот праздно сидел дома, попивая пивко и бросая корм голубям, и парочку молодых землевладельцев.

Они увидели ее издалека. Она толкала коляску через комья земли, грязь заляпала ее до колен. На кудрявые волосы Летти надела модную лондонскую шляпку. С ней поздоровались, похлопали Марио Сальвиати по плечу, и он выпрямился, моргая глазами. Потом они встретились взглядами, и Летти увидела, как его рот открылся и закрылся. Один раз. И все пропало.

32

Отягощенная грузом всего того, что ей рассказали, и сожалением из-за неоконченного дела, Инджи с трудом тащилась вверх, к Кейв Горджу. Деревья предлагали ей, истекающей потом, благословенную тень. Она обернулась, чтобы посмотреть на каменный коттедж, и поразилась тому, как давно, кажется, провела она в нем свою первую ночь. Что я знала о Йерсоненде тогда, и что знаю сейчас! Это был просто городок с пыльными улицами, канавами, полными воды, шлюзовыми перемычками, тихими верандами и занавесками, задернутыми из-за жары. А теперь он подобен дереву с ветвями, протянутыми во все стороны, и отростками, проникшими в каждый дом. Каждая ветка растет от другой и, в Свою очередь, посылает побеги дальше, и когда спугнешь историю с ветки, она взвивается в воздух, как птица, и — за ней летит стайка других историй.

Джонти спал с тенистой стороны дома. Инджи взглянула на резцы и молотки, валявшиеся среди стружки. У его руки лежала пустая бутылка из-под вина. Она наклонилась и уловила запах застарелого пота и алкоголя, исходивший от его большого тела. Волосы его были взъерошены, одежда вся в пятнах, а пальцы стерты до крови.

Инджи обернулась к Спотыкающемуся Водяному. Вот он, мой шанс заглянуть под брезент, подумала она. Я хочу поздороваться со скульптурой. Но передумала, заметив, что на козлах уже нет бревна, над которым Джонти работал: два зубца торчали вверх, напоминая беззубый рот.