издательстве, которое выпускало собрание его сочинений. Не имея никакой информации о краже, она подняла на ноги всех, от кого это зависело, чтобы снабдить Маяковского деньгами для дальнего путешествия. В счет будущих платежей издательство отправило для него деньги на адрес советского посольства в Париже, где ему выдали авансом ту сумму, о переводе которой пришло сообщение из Москвы. Приунывший было Маяковский снова стал почти богачом, небольшую сумму дал еще в долг Андре Триоле.

Маяковский успел на отходивший в Мексику пароход, а Эльза, с помощью которой он обивал пороги полицейских участков, безуспешно пытаясь напасть на след вора, наконец-то вздохнула спокойно и уже через несколько дней отправилась в Москву.

Обратно в Париж ее пока не тянуло — ей удастся задержаться в Москве больше, чем на год (неоднократным продлением визы занимались, как видно, «друзья»), и стать свидетелем конца затянувшегося первого акта драматичной любовной истории. Той истории, свидетелем начала которой и даже участницей она тоже была.

Покидая Францию и направляясь к американским берегам, Маяковский уже знал, какие события происходят дома за его спиной. «Как на Волге? — сдержанно спрашивал он в письме, отправленном за два дня до отплытия парохода «Эспань», который увозил его в Мексику. — Смешно, что я узнал об этом случайно от знакомых. Ведь это ж мне интересно хотя бы только с той стороны, что ты, значит, здорова!»

Что же именно он узнал — «от знакомых?». То есть, скорее всего, от Эльзы, которая поделилась с ним секретом, сообщенным Лилей в письме, адресованном лично ей. Скорее всего… Приходится сделать эту оговорку, ибо аутентичного документа нет. Точнее, он мне не известен. Приходится разгадывать ребусы, хотя разгадать вот этот проще простого. К великому сожалению, в гигантской переписке двух сестер не осталось почти ничего от тех жарких лет, которые и вынесли Лилю Брик на авансцену истории. За все двадцатые годы в толстенном русском томе осталось лишь три письма, во французском — полном! — одиннадцать, при этом за 1924 и 1925 годы ни одного (сделаем поправку на то, что часть времени в эти годы Эльза провела в Москве)! Возможно, Лилин архив ею же самой подвергся «прополке»…

Если это так (другого объяснения не нахожу), то что и зачем захотелось ей скрыть от будущих дотошных биографов? Задаю вопрос (неизвестно кому) и знаю, что ответа на него быть не может.

Так вот, что же узнал Маяковский? Он узнал, что Лиля, не сочтя нужным его предупредить, вместе с Краснощековым уехала отдыхать на Волгу. Точное место, где влюбленные укрылись от людских глаз, так и осталось замком за семью печатями: старый подпольщик, Краснощеков еще не забыл правила конспирации.

Разумеется, оба нуждались в отдыхе: Лиля — после какой-то операции, которой она все же подверглась, Краснощеков — после нескольких лет, проведенных в тюрьме. В полном уединении они провели на еще не загаженной отбросами Волге, на ее великолепных песчаных пляжах, полных три недели: с 19 июня по 10 июля 1925 года. Те самые три недели, которые Маяковский, ничего не зная о том, где Лиля, провел на океанском пароходе — с остановками по пути: в Испании, на островах, в Гаване. В тот день, когда Лиля и Краснощеков вернулись в Москву, и он добрался, наконец, до Мехико-Сити.

Годы спустя Лиля и Василий Абгарович Катанян вместе с Луэллой Краснощековой посетили в Переделкине Корнея Чуковского. Шел рассказ об ее отце, о правде и неправде в его злополучной истории, о том, как страдала Лиля, метаясь между одним и другим. Слушая их, Чуковский думал лишь об «одном» — не о другом. О том, кого хорошо знал, высоко ценил и любил. Когда гости ушли, он записал в своем дневнике: «Из-за рассказов о судьбище <Маяковского> не сплю, и самые сильные снотворные не действуют».

Вот и Мексика. Через четыре дня ему исполнялось тридцать два года. Советник советского полпредства принес поздравительную телеграмму, пришедшую из Москвы. Это был первый и последний раз, когда под обращенным к нему посланием всего из двух слов — «поздравляем целуем» — подписались (все вместе!) шесть человек: Лиля, Ося, Эльза, Елена Юльевна и сестры Маяковского Люда и Оля. Пройдет совсем немного времени, и одни из подписавших телеграмму уже не станут скрывать лютой ненависти к другим, подписавшимся вместе с ними.

И мать Маяковского — Александра Алексеевна, — и сестры (обе старше, чем он) — Людмила и Ольга, — конечно, хорошо знали и об отношениях между Маяковским и Лилей, и об образе жизни, который вел их брат, залетев в чужое гнездо, вместо того чтобы вить свое, как все «нормальные люди». До встречи с Лилей и Осипом, до того, как отношения в этом треугольнике приняли особый, ни на что не похожий, характер, Маяковский был близок с семьей, в которой прошло его детство. Бывал в материнском доме на Пресне, случалось, и жил там, забегал поесть — Александра Алексеевна готовила вкусные грузинские блюда: ведь он был родом из Грузии, где работал его рано умерший отец.

Войдя в совершенно другую среду с ее духовностью, культурными запросами, литературными интересами, он стремительно отдалился от родных, с которыми было скучно, во-первых, и дискомфортно, во-вторых: они осуждали его выбор, Бриков на дух не выносили и вступили с ними в контакт лишь от безвыходности. Материнское отношение с обеих сторон было, в сущности, одинаковым: и мать Лили, и мать Маяковского считали, что их дети заслуживали лучшей доли. Обе смирились, и обе — скрепя сердце. В то время как Лиля стремилась к примирению с матерью, к восстановлению отношений, Маяковский на своей «стороне» поступал прямо наоборот.

Сестры особо остро воспринимали это отчуждение, считая, что именно Лиля настроила Маяковского против них. На самом деле все было наоборот: она пыталась сглаживать конфликты, умоляя его во время скитаний по России и заграницам посылать родным хотя бы открытки. Он сам ни малейшей потребности в этом не ощущал. Небольшие суммы, которые они от него получали, при почти полном разрыве человеческих отношений, принимались не с благодарностью, а с обидой. До открытой войны между Бриками и женской частью семьи Маяковских пока еще не дошло, но зерна ее уже были посеяны.

Американскую визу Маяковскому все-таки дали. Он выехал в Нью-Йорк почти в тот же день, в какой Елена Юльевна отправилась из Москвы в Лондон, к месту своего постоянного жительства и постоянной работы. Казалось бы, теперь-то и наступило для Лили полное раздолье — остаться на даче, встречаться без помех с Краснощековым… Но и это