У имеретинцев есть песня, в которой помянут некий Сепертеладзе. Народная мудрость призывает не быть похожим на него – ни тебе гостей позвать и угостить или самому заглянуть к соседу на огонёк, ни тебе улыбнуться, ни повеселиться… Словом, вроде как будто о кролиководе песню сложили. Таких типов у нас называли байкушами, но Вильгельма к этой категории людей не приписывали. Говорили – что возьмёшь с иностранца, не байкуш он, а «немец-перец-колбаса».

И вот в городок случайно заехал Шеварднадзе, тогда партийный шеф. Он принимал просителей в здании райкома. Очередь собралась длиннющая. Вилли тоже явился с папками. Шеварднадзе, просматривая список граждан, увидел невероятную для этих мест фамилию. Его разбирало любопытство. Немец предложил ему построить в предместьях городка ферму по разведению кроликов. Из своей папки он достал чертежи, расчёты, фото из семейного альбома, на которых красовались его родня и кролики… Эффект неожиданности сработал.

Довольно скоро по ТВ показывали сюжет: труженики-кролиководы Имеретии выполняют и перевыполняют взятые на себя обязательства. Некоторое время камера фокусировалась на кислой мине отца моей одноклассницы. Его представили как директора фермы. На экране много разглагольствовало местное начальство.

Вилли исполнил своё обещание, данное главному партийному боссу страны. Кроликов в городке ели утром, днём и вечером, в варёном, пареном, жареном виде под всеми мыслимыми соусами. Продуктовые магазины полнились тушками зайцев. В гастрономический обиход вошёл паштет из крольчатины. Местные пряности сделали его популярным. Я тоже к нему пристрастился.

О директоре фермы ходили легенды. У него прорезался голос. Фразы типа «Арбайт!», «Ахтунг!», «Шнелла, шнелла!» слышны были по всей округе. «Прямо как в фильмах о фашистах», – ляпнул мой знакомый.

Особенно яростно директор гонял несунов.

– Кроликов в городке стало больше, чем кур нерезаных, зачем их красть? – вопрошал он моего отца, с которым ещё как-то раскланивался.

Вильгельм дневал и ночевал на ферме.

Население со смешанными чувствами реагировало на происходящее. Моя мама, например, говорила о чистоте и порядке, который завёл Вилли на ферме. Опрятность вообще была возведена ею в разряд высших ценностей.

В городке говорили о порядочности немца, она даже стала темой бреда сумасшедшего правдоискателя Шалико Б. Несчастный тихо-мирно работал бухгалтером, пока в одно прекрасное утро не сорвался. Все внутренне соглашались с тем, что говорил бухгалтер, но он сильно перепугал население. Крупный мужчина как бешеный бык бегал по городу. В какой-то момент он остановился у фонтана на центральной улице, снял с себя сорочку, обнажившись по пояс. Шалико обливал водой своё раскрасневшееся тело и издавал грозное рычание. С другими зеваками я прятался за кустами и наблюдал за ним. Я услышал его фразу: «В этом городке нет честных людей. Исключение – немец Вилли. Остальные – воры». Тут на него набросились милиционеры. Они связали буяна.

Другие граждане по-доброму и снисходительно улыбались подвижничеству Вилли. Были такие, что улыбались, но не по-доброму, а насмешливо или просто насмехались. Для них Вилли по-прежнему был «немец-перец-колбаса». Я же взгрустнул. Мог ли он продержаться так долго?

Увы, не продержался. Не дождался даже возвращения Марты, которую послал учиться на зоотехника в Тбилиси.

Как-то в городке, в быту его граждан, появились аэрозоли для освежения воздуха. Раньше здесь с дурным воздухом боролись своеобразно – жгли бумагу. А тут такой прогресс… Красивые баллончики, испускавшие приятный аромат, привезли из Германии, специально для фермы. Целую партию дезодорантов украл завхоз. Ими стали облагораживать отхожие места… Рассказывали, что после этого хищения Вилли окончательно поселился на ферме. Ночи он проводил в сторожке в бдениях.

Я, как и Марта, уехал учиться в Тбилиси. В один из наездов мне бросилось в глаза, что битых зайцев в магазинах не стало, а дома меня перестали потчевать крольчатиной.

– Где мой любимый паштет? – воскликнул я в сердцах.

– Ты что, не знаешь?! Умер Вилли! – последовал ответ мамы.

– Жалко человека, таким чистюлей был, – добавила она в своем духе.

Он умер в сторожке. После его смерти зайцы на ферме начали вымирать как во время эпидемии. Мне пересказали содержание протокола о списании целой партии зверушек. Пьяный шофёр уронил с кузова грузовика бидон. Резкий звук вызвал разрыв сердца у целого загона кроликов. Пострадали преимущественно импортные особи.

Знакомые не разделяли мои сантименты относительно кроличьего паштета.

– Дался он тебе. Что может быть лучше, когда на пикнике зарежешь барашка и готовишь шашлык. Ешь его и запиваешь вином, – заметили мне.

Да, шашлык из кроликов – смешно!

Можно было пронестись по трассе и не заметить, что проезжаешь город. Вдоль шоссе – сплошь деревенские подворья, огороженные железными заборами, огороды, сады, лениво слоняющиеся домашние животные. О том, что это всё-таки город, а не село, свидетельствовало типовое здание бывшего райкома – атрибут всех районных центров Грузии. Сейчас здесь управа. В ней работает каким-то начальником мой университетский однокашник Серго. Он проживает поблизости от этого здания – сверни только с шоссе, метров пятьдесят по грунтовой дороге, и ты у ворот, украшенных в стиле барокко.

Там, где жил Серго, всегда пахло прокисшими виноградными ягодами. Запах исходил от единственного здесь промышленного предприятия – винного завода. Хотя, по рассказам Серго, был на окраине городка ещё и маленький механический завод. Ныне он в развалинах. Воспользовавшись перестройкой, заводик разграбило местное население…

Мой друг справлял свадьбу дочери. Я подоспел к самому началу. Хозяин был поглощён приготовлениями и едва поздоровался со мной. Меня отдали на попечение одному мальцу. Он помог пристроить мою «Волгу» в соседском дворе. Мы возвращались пыльной улицей, вдоль заборов, над которыми свешивались ещё неспелые яблоки. Я видел – то там то сям меж веток яблонь роились пчёлы. Но их не было слышно, потому что над городком надолго зависла высочайшая истерическая нота – где-то резали большую свинью. Когда мне стало казаться, что бедное животное мучают, истошный вопль вдруг оборвался. Совсем равнодушные к этому воплю, нежились в канавах по обочинам дороги в чёрной вонючей грязи другие свиньи.

Серго встретил меня у ворот, с укоризной глянув – что, мол, так долго, и повёл к столу, где сидели жених и невеста. «Помнишь батони Нодари? Он тебе постоянно Барби привозил, – сказал Серго дочке. Заметно было, что она не помнила, хотя вежливо улыбнулась. Девушка и её жених мне понравились. Серго усадил меня за один из столов и с некоторой строгостью в голосе попросил сидящих там мужчин присмотреть за гостем. «Будь спокоен, Геронтич!» – ответили ему, и тот поспешно удалился.

Столы в три ряда были накрыты на лужайке перед опоясанным верандой домом под вековым ореховым деревом. Ряды были такие длинные, что невозможно было даже докричаться с одного конца до другого. Тем более что стоял обычный для таких торжеств гомон. Но вот вперёд выступил Геронтич и натруженным голосом, срывающимся на фальцет, предложил избрать тамадой Хвичу Г.