Паата и Нинель сидели молча за столом и пили кофе. Он косился на рояль, который стоял в углу комнаты, заставленный безделушками. Потом вдруг встал и подошёл к инструменту. «Я хочу сыграть тебе пьесу «Октябрь» из альбома «Времена года», – сказал Паата робко и сел на крутящийся стул. Нинель выразила удивление и подсела рядом. «Это моя самая любимая пьеса из этого альбома», – отметила она. Паата взял несколько аккордов для проверки состояния инструмента, потом опустил руки и голову… Ему казалось, что никогда ещё он не играл так удачно. Как раз сейчас он нашёл тот оптимум, к которому стремился, – звуки таяли, как тает надежда, тихо и неотвратимо.

После того, как отзвучала последняя нота, они сидели молча. Он чувствовал, как в нём поднимается волнение. Паата склонился чуточку в сторону Нинели и обхватил её худенькие плечи. Она не сопротивлялась. Он начал покрывать её лицо поцелуями, она не сопротивлялась. Тут громко стукнула дверь. На пороге стоял Беня.

Беня говорил гадости и издевался над неудачником Паатой. Потом он потянулся ударить незваного гостя. Паата не выдержал и пнул Беню. Тот упал. Поднялся переполох.

На следующий день на службе только и было разговоров, что Паата под каким-то неуклюжим предлогом наведался к Нинель, повёл себя по-хамски, на чём его застал Беня, и что Паата избил несчастного мужа. Никто и словом не обмолвился о Чайковском!

Как-то в 60-е годы на центральной улице нашего городка появились два индийца. По сей день помню их светлые шальвары, рюкзаки и гипертрофированные икроножные мышцы. Они шли бодро. Лица я не рассмотрел. Так получилось, что я пристроился к толпе горожан, которая следовала за ними. Мою попытку выбежать вперёд и посмотреть на пришельцев в анфас предотвратил милиционер. То, что они индийцы, я узнал от него. Через мегафон он призывал горожан не мешать «гражданам из дружественной страны Индия совершать всемирное путешествие». «Ведите себя культурно!» – кричал в мегафон милиционер. Гости дошли до моста, границы городка. Страж порядка остановился и приказал последовать его примеру всем остальным. Толпа остановилась. Некоторое время индийцы в полном одиночестве пересекали мост. На том конце их ждали другой страж порядка с мегафоном и большая группа зевак. Лиц путешественников я так и не увидел.

Впрочем, у нас в городке жили свои пришельцы.

Потомок императора

Каждое утро старик-китаец на грузовом мотороллере развозил хлеб по магазинам. Он постоянно улыбался, при этом его узкие глаза терялись в складках морщин. Помню его родинку на жёлто-коричневой щеке.

Будучи в 5 классе школы, из учебника по истории древнего мира я узнал о китайском императоре Цинь Ши Хуанди. Меня осенило, не царских ли кровей наш китаец. Ведь звали его Иван Хуанди, что было нацарапано каракулями на пластмассовой каске, с которой он не расставался. В следующее утро Иван, как обычно, сдавал горячие булки в магазине. Для начала я спросил у него время. Китаец посмотрел на часы, расплылся в улыбке и произнёс что-то невнятное. Кажется, на родном ему языке. Я ничего не понял. Иван пожелал узнать моё имя, вернее дал понять, что имел в виду, задавая вопрос. Услышав ответ, он просиял и воскликнул:

– Ты кузи? – грузин, надо полагать. Моя негрузинская внешность в сочетании с совершенно грузинским именем сбила его с толку. – Мама руси? – уточнил старик.

– Нет, кузи, – ответил я.

Решив, что беседа завязалась, я задал ему свой главный вопрос, а не потомок ли он китайских императоров. Кажется, мой собеседник ничего не понял, на всякий случай улыбнулся, робко отвёл глаза и почему-то стянул с головы свой пластмассовый шлем.

Было уже за полночь. Мы, мальчишки, стояли на улице. В свете уличных фонарей я рассмотрел Ивана в компании молодого китайца. Тот был одет вызывающе немодно – только цилиндр чего стоил. В те времена этот головной убор шокировал. Они продефилировали мимо, как будто даже не заметили нас. Иван был в своей неизменной каске. Он говорил на китайском и лицо его было серьёзным.

Мама сказала, что молодой человек, вероятно сын Ивана, который вроде кончал русскую школу в городке. Но вспомнить, когда учился, кто его одноклассники, она не смогла. У Ивана жена русская. Как они друг с другом общаются? Он только на своём родном языке говорит, а ей откуда китайский знать? Всю жизнь здесь провела, в имеретинской глубинке.

На мой вопрос, как здесь, в городке, мог оказаться китаец, мама только пожала плечами.

– Ты сам понимаешь, китайцев так много – почему бы кому-нибудь из них случайно не забрести сюда? – ответила она мне.

Как-то я застал Ивана в компании других китайцев, их было человек пять-шесть. Выглядели они экзотично: все пожилые и почему-то в тулупах, ушанках и сапогах, хотя уже был тёплый месяц май. Откуда их столько вдруг набралось? В Тбилиси, например, куда я наезжал к бабушке, людей этого племени мне видеть не приходилось. Единственного на миллионный город негра я встречал относительно часто и в разных местах, а китайцев никогда и нигде. Логика подсказывала, что они в Тбилиси не живут. Правда, двоюродная сестра мамы рассказывала, что был у неё знакомый китаец, инженер, интеллигентный и умный человек.

– Но он оказался непорядочным мужчиной. Обещал жениться одной девушке, но ушёл к другой, – заметила она.

Для неё, одинокой женщины, тема неразделённой любви была чем-то вроде наваждения. Она распространила её и на, возможно, единственного на весь город китайца.

Кстати, к моменту этого разговора умер помянутый мною негр. Я помнил его уже стареньким, он еле передвигал ноги и принимал валидол. О нём тётушка ничего плохого сказать не могла.

С некоторых пор хлеб в городке по магазинам стал развозить парнишка-грузин. Иван сменил занятие. Стал появляться на людях без каски. Связано это было с тем, что на городок как девятый вал обрушилась мода на восточные единоборства… Иван Хуанди стал тренером по кун-фу. В спортзале школы он проводил тренировки.

У меня был одноклассник, который увлёкся кун-фу. Мне тоже хотелось попробовать себя в этом виде борьбы. Я заглянул к нему. Обычно приветливый, Гено (так его звали) повёл себя неожиданно. Сидя на корточках, он уставился в сильно потрёпанную гравюру и моё появление как будто не заметил. На гравюре была изображена схватка некого циньского героя с тигром. Воспользовавшись заминкой, я осмотрелся. В комнате висело несколько китайских фонариков, а на стене красовались иероглифы. Сам хозяин комнаты был облачён в китайскую тогу.

Выйдя из состояния оцепенения, Гено извинился, объяснил, что созерцал картину, чтобы проникнуться боевым духом героя. «Мне её подарил шифу Иван», – сказал он. При упоминании имени наставника его глаза излучали преданность.

Моя просьба показать приёмы вызвала вполне однозначную реакцию Гено. Физиономия моего одноклассника вдруг стала каменной. «Я не могу разглашать тайны шифу», – заявил он торжественно.

Гено поведал мне, что Иван Хуанди – мастер единоборств не то в 37, не то в 39 поколении. Потом он сообщил, что сын Ивана, который уехал на родину, служил в личной охране Мао Цзэдуна. Этот факт собеседник преподнёс не без аффектации. Мол, сам прикинь, что значит ходить в телохранителях такого человека.