Единство многоклеточного организма – всегда компромисс; оды совершенству живого мира, которые поют теологи и художники, вызывают у биологов колики от смеха. Мы все устроены черт знает как, через пень-колоду естественного отбора. Но это работает. Несовершенные тела, сочетаясь, зачинают новую жизнь, несовершенные мозги постигают тайны безграничной Вселенной и бесконечной человеческой души, рабовладельческая Греция дарит миру Фидия и Платона, грязная, суеверная, погрязшая в междоусобицах Италия чарует Высоким Возрождением. Тоталитарный СССР запускает человека в космос, снимает «Ежика в тумане» и «Иваново детство», и если не освобождает полностью обобщенную «женщину Востока», то все-таки сильно смягчает многовековой социальный и религиозный гнет, список можешь продолжить сам.

СССР, к слову, дал миру гораздо больше Третьего рейха, и даже одно это, вынося за скобки иные соображения политического, философского и гуманитарного характера, не позволяет мне ставить между этими двумя системами знак равенства.

Как ты уже, наверное, понял, я не очень высоко ценю свободу, если она не сопровождается повышением уровня организации материи – будь то общество или организм. И раз уж мы все равно ударились в словоблудие, то позволю себе еще один пассаж, на это раз – философский. «Свобода» здоровой, дифференцированной клетки в организме – ограниченная множеством факторов – это классический пример «позитивной свободы» или «свободы для», подразумевающий наличие «высшей ценности» – существование целостного организма – и неотделимой от «ответственности» за выполнение жизненно важных функций (эритроцит – переносит кислород, гепатоцит – нейтрализует яды, нервная клетка – проводит электрический импульс и выбрасывает медиаторы в синаптическую щель). «Свобода» раковой клетки – это типичная «негативная свобода» или «свобода от», свобода без ответственности… В современном гуманистическом дискурсе эти две не просто альтернативные, но в определенном смысле взаимоисключающие версии «свобод» шулерски перетасовываются. От этого происходит множество непониманий. Я опять отвлеклась… Впрочем – тема располагает.

Если по отношению к организму опухоль может рассматриваться как единое целое, то внутри себя она представляет «серпентарий единомышленников», состязающихся «кто кого». Живую модель дарвиновского «естественного отбора», в которой организм играет роль «среды» и «источника ресурсов», за которые борются переродившиеся клетки. Эта гоббсовская война «всех против всех», которую нам периодически пытаются навязать как практически идеальную модель социального устройства, в случае опухоли приводит к усилению злокачественности в ходе развития болезни. Благодаря генетической нестабильности и нарушению процессов «редактирования» ошибок в ДНК, раковые клетки мутируют гораздо чаще своих нормальных собратьев. Мутации, способствующие ускорению деления, закрепляются в популяции и в следующем клеточном поколении получают «эволюционное преимущество» перед менее активными клонами.

Еще один признак, а вернее, группа признаков, которая характеризует отличие опухолевых тканей от «нормальных» – «инфантилизм». Раковая клетка проделывает тот самый фокус с закатыванием шарика на горку, который я описывала тебе в предыдущем письме и «обменивает» зрелую специализацию на способность к безудержному делению, свойственную зиготе. На молекулярном уровне опухоль – это своеобразный «псевдоэмбрион», и даже ее поведение по отношению к организму в определенном смысле похоже на поведение растущего плода, каким бы жутковатым не выглядело это сравнение. Плод так же стремится получить «усиленное питание» любой ценой, вплоть до полного истощения материнского организма, так же блокирует иммунный ответ. (Зародыш несет лишь половину материнских генов, так что генетически является гораздо большим «чужаком» для материнского организма, чем опухоль – для организма больного.) Единственное, но принципиальное различие между безудержно делящимися клетками гаструлы и безудержно делящимися клетками какой-нибудь карциномы в потенциальной возможности к развитию и усложнению. Гаструла превратится в зародыш, зародыш станет ребенком, а опухоль, дорасти она хоть до нескольких десятков килограммов (такое иногда случается), так и останется неупорядоченным клеточным комком, не способным ни к созиданию, ни к состраданию.

На первый взгляд кажется, что столь значительные изменения в клеточном поведении, да и в самой структуре «инфантильной» – дедифференцированной – клетки должны иметь какую-то грандиозную первопричину (вроде лучевого повреждения множества генов). Иногда это действительно так. Чаще – нет. Наиболее злокачественная форма рака груди обуславливается, по-видимому, мутацией всего одного гена BRCA2, то же можно сказать и о саркоме Юинга. Ничтожные (на первый взгляд) причины могут вызывать колоссальные последствия в сложных системах.

Вот квинтэссенция вопросов, на которые мы пытаемся ответить, копаясь во взаимосвязях, взаимодействиях множества макромолекул: почему что-то пошло «не так»? Каким именно образом точечная мутация в единственном транскрипционном факторе изменила судьбу клеточной линии? Или, снова перефразируя Бальзака: «Куда приводят дурные пути и как именно они это делают?»

Почему наше тело предает нас, вместо того чтобы защищать? Куда смотрит имунная система? Почему она безропотно позволяет опухоли пожрать организм вместо того, чтобы уничтожить врага?

Увы, ничто не идеально, в том числе и механизмы нашей внутренней защиты. Будучи изначально ориентирована на борьбу с бактериальными и вирусными инфекциями, наша имунная система «настроена» на распознание большей степени чужеродности, чем та, что присуща раку, и малочувствительна к незначительным различиям, которые существуют между нормальной и опухолевой клеткой. Что такое несколько мутаций на фоне десятков тысяч белков? Иголка в стоге сена.

Однако видимость «нормальности» опухолевой клетки лишь первая (хотя, возможно, и самая важная) часть проблемы противоопухолевой защиты организма. Согласно современным представлениям, взаимодействия опухоли и иммунитета проходят в три этапа, похожие на три акта классической трагедии.

Первые раковые клетки практически беззащитны перед прямой атакой иммунной системы. Именно на этой стадии уничтожается большинство зарождающихся опухолей. Единственный шанс для злокачественных клеток на данном этапе – «не привлекать внимание», оказаться максимально невидимыми для атакующей иммунной системы. Но после того как опухоль разрослась, она может позволить себе более активную стратегию, чем «игра в прятки». Большинство опухолей на этом этапе начинают синтезировать вещества, угнетающие местный иммунитет, отчего иммунные атаки на опухоль делаются все менее и менее эффективными. Обычно в этот момент раковые клетки накапливают уже достаточно мутаций и иных различий с нормальной тканью, чтобы быть эффективно распознанной иммунной системой, но теперь распознать уже недостаточно для того, чтобы уничтожить. Выросшая опухоль способна «постоять за себя». Однако пока еще наблюдается что-то вроде баланса, организм уже не в состоянии уничтожить опухоль, но пока еще может «удерживать» ее в рамках. Опухоль растет медленно. Годы и годы такого роста могут проходить незамеченными для человека. Ситуация выглядит неприятной, но и не опасной. Стабильной. Однако внутри этой внешней стабильности уже зреют зерна будущей катастрофы.