И крепко встал на бетонные шпалы голыми ногами. Стяжки, костыли, щебень, рельсы, поверхность бетона – всё было покрыто жидкой рыже-чёрной грязью. Жижа оплывала, смытая ливнем, но полотно тотчас же вновь покрывалось глинистой коркой.

Грязи не было только на голом теле выпрямившегося мужчины. Ливень не только злобно терзал это тело, но и очистил его от остатков лесной почвы. Летний ливень, внезапный и недолгий – но такой холодный, словно тот же вредный колдун поменял местами сезоны, и август стал последним осенним месяцем…

Мокрую темень вспороли лезвия света. Кинжальные лучи отважно резали водопад ливня. Трясущаяся насыпь окончательно взбесилась. Шпалы вздрагивали и плясали под босыми ногами.

Приближался поезд.

Высокий человек стоял, вытянувшись в струнку. Голое тело вызывающе белело в беснующемся переплетении тёмных струй.

Меч свой беглец сжимал в правом кулаке руки, поднятой вертикально вверх. Если бы в это мгновение с неба обрушилась молния, то клинок великолепно справился бы с функцией громоотвода.

Вопрос, пережил бы эту роль сам человек?

Когда передний торец стремительно приближающегося электровоза уже был различим, а бьющие прямо в зрачки три прожектора слепили глаза, человек плавно стёк на шпалы, расстелился на них, лёг головой к огненноглазому механическому монстру и ногами в ту сторону, куда лязгающее сочленениями тело состава стремилось.

Вытянул руки вдоль тела, а клинок вдоль правого бедра…

Змея поезда неотвратимо накатилась на него. ВСЁ превратилось в расшатывающий мироздание грохот. Над белым телом плавно поднялась рука с ножом, словно живое существо, лежащее на шпалах между рельсами и пожирающими расстояния колёсами, вознамерилось вспороть брюхо мчащемуся над ним тысячетонному металлическому телу змеи.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

Электричка прогрохотала и исчезла. Гроза стихла так же быстро, как и началась. Прибитый водяным прессом пырей, побитая лещина, исхлёстанные кроны деревьев выглядели жалко и обтёрханно, как бездомная собака. Но вот первый несмелый луч солнца просочился сквозь убегающие на запад тучи, и Лес опомнился, начал приходить в себя, обсыхать и вновь приобретать вид монолитных зелёных стен, обступающих просеку.

Покрытому же грязью железнодорожному полотну, как и большинству творений Человека, было всё равно, как оно выглядело.

Больше здесь никого не осталось.

Между рельсами никто не лежал.

Далёкое раздосадованное «ууууууу…» послышалось из-за зелёной стены.

– …а, дядь, ты шо, больной? – Молоденький солдатик в камуфляжной униформе с эмблемой аэромобильных войск тряс за плечо седобородого мужика.

– А шо акое?.. – с трудом протолкнул дядь слова сквозь запёкшиеся губы и зашевелился, разгибаясь. Изборождённая морщинами испитая физиономия повернулась к воину.

Пожилой, бедно одетый пассажир, который разве что в конце прошлого века был бы примерно в возрасте Христа, полулежал, свернувшись клубком. На скамье в самом углу трясущегося вагона. Узловатые искривлённые пальцы его сжимали очищенную от коры прямую ветку длиной сантиметров пятьдесят, непонятно зачем ему нужную. Слишком короткую для посоха и слишком тонкую для дубинки.

За окнами вагона проплывал мокрющий после внезапного дождя лес. Но уже появилось солнце, мир посветлел, и стало ясно, что снаружи белый день, а не сумерки.

Оборудованный деревянными скамьями со спинками вагон электрички был почти пуст. Изнутри он выглядел до отвращения неуютно, снаружи скрипел и расхлябанно шатался, как пьяный. Казалось, этот допотопный ящик, мало похожий на средство для перемещения людей в пространстве, вот-вот слетит с рельсов…

Людей в вагоне почти и не было. Десяток пассажиров всего.

Дядь поднял на солдата мутный взгляд, в котором плескалось раздражение.

– Та стонешь, – объяснил десантник с сержантскими знаками различия. – Дети спугалися.

Через проход на деревянных сиденьях пристроились двое детишек. Русоволосая девочка лет одиннадцати испуганно жалась к стене, а мальчик помладше сидел вполоборота между ней и проходом, как бы прикрывая сестрёнку. Лица их были настолько похожи, что дети казались близнецами. Старенькие футболочки, шортики и сандалики у обоих смотрелись совершенно одинаковыми.

– И де их-х мамка? – прохрипел старик.

– А я знаю?.. Малы́е, мамка ваша где?

Солдат присел на сиденье напротив брата и сестры.

– Та у тюрме она. – Мальчик насупился. – Мы мамку не любим. Дралася.

– И куды ж ех-хаите? – прохрипел седобородый, кряхтя и пытаясь усесться прямо.

– К бабуле. Папку мы не любим тоже… – осмелела девочка.

– Дерётся? – спросил солдат.

– Лерку с дядьками оставлял, по приколу, – сообщил мальчик спокойно. – Она говорит, не вкусно. Я не буду.

– Курево есть? – спросил вдруг старик и надрывно закашлялся, сгибаясь пополам.

– Не-а, усе скурил, – жизнерадостно ответил десантник. – Шо, уши пухнуть, дядь?

– Стрельни вона у мордатого. – Дядь ткнул грязным пальцем в толстого пассажира, от которого их четверых отделяла половина вагона. – Одну себе. Не куру я. Побазарим идём.

Они стояли в тамбуре. Проснувшийся мужик бомжеватого вида и разбудивший его младший сержант. Под потолок стелился вонючий дым «табачного изделия», и в новом веке неистребимого, как глупость.

За окошками створок раздвижных дверей проносилась редеющая лесная полоса, в просветы которой просматривались поля и высокая эстакада автострады, бегущей параллельно железнодорожной насыпи.

– Слухай сюды, воин, – хрипел дядь. – Довезёшь малых у большой город… мне щас вылазить, на следущей…

– У меня отпуск кончается! – отказывался аэромобильный сержант. – Мне на узловой пересаживаться на экспресс! Час реального времени всего! Я ж самого себя матюкаю, шо сел в этот гроб! Надо было автобусом!

– Я ж тож серж… – Электричка дёрнулась, и старик осёкся, но продолжил: – …ант был, братуха. Токо старший. Как сержант сержанта прошу, довези ребятёнков. Я те адрес дам, запоминай… – Он назвал имя улицы и номера дома и квартиры. – Запомнил? Ты врубись, нельзя мне поездом на центральный вокзал причухать, нельзя, понимаешь, а то б я сам!.. Надо мне штуку одну довезти, понимаешь, кровь из носу, в лепёшку расшибись, а довезти надо… Ждут, понимаешь… Положились на меня, братуха, не могу подвести, должен я… Враг непримиримый, коварный, может исхитриться, подмогу собрать… – Старик оскалился, будто увидел заклятого врага прямо перед собой, и стало заметно, что он щербат – в верхнем ряду не хватало правого переднего зуба.

– Та шо ж я, зверь, шо ж я, не врубаюсь… Но ты ж сам сержант, не врёшь ежели! Разе ж ты не помнишь, шо бывает за опоздание в часть, ёрш твою медь?!

И десантник многоэтажно выматерился.