Самостоятельно не справиться ей потому что.

У бога нет и быть не может бога. Иначе он уже не бог, если для него что-то – бог. А она наверняка, не справившись сама, к чему-то воззвала. Адресуясь кому-то ВЫШЕ, яростно взмолилась, у кого-то выпрашивает, страстно надеясь разжалобить, тянет руку за подаянием «на жизнь»… Верит, что молитва об исполнении желания достигнет ЕЁ НЕБЕС, где бы и как бы они ни обретались…

Не боюсь уже никакого пафоса. Заслужил по праву облекать мысли в любую форму, какую захочу.

Ловчий, которому судьба уготовила сдать экзамен на запредельную степень профессионализма.

Удостоенный не то страшнейшего проклятия, не то высочайшей чести отлавливать желание самой ЗОНЫ.

Встать между нею и её божественной животворящей супер-сверх-сущностью, чем бы и кем бы та ни оказалась. Застить ей небо, а небесам помешать обратить на неё ответный взор.

И сделать так, чтобы истинное желание Мультизоны, которое уже начало исполняться, принесло ей не удовлетворение и счастье, а разочарование, безнадёгу и горе. Любой мыслимой и немыслимой ценой, вплоть до расплаты собственной жизнью.

Без вариантов.

Точка».

«…Лес обступал насыпь с обеих сторон.

Техническая просека рассекала чащобу узкой прорезью. От опорных столбов электротяги, что тянулись шеренгами вдоль полотна по бокам, до ближайших крон оставались считаные метры. Дорожные службы в прошлом основательно запустили этот участок в глубине обширного смешанного массива. А теперь, в обозримом будущем точно, уже и не до того, чтобы обихаживать какую-то заштатную дорогу.

Душное затишье, стоячее безветрие кончилось. Усиливающийся ветер ерошил листья, словно волосы; раскачивал деревья, и они глухо, угрожающе шумели. Беременные дождём тяжёлые чёрные тучи заволокли небо, от солнца осталось одно воспоминание. Воздух сделался хмур и тёмен, как перед наступлением сумерек.

В считаные минуты утро превратилось в вечер, будто злобный колдун заворожил их и поменял местами. Его угрожающее низкое ворчание заполняло поднебесье и ничего хорошего не сулило.

«У-у-у-у-у-у…»

Неслабый надвигался ливень.

Густые заросли лещины заполняли просвет между стволами мощного старого граба, вознёсшего верхушку на высоту пятиэтажного дома, и не менее высокой сосны. Заросли раздвинулись, и сквозь переплетенье листьев и стеблей лесного ореха пробрался голый человек.

Шатаясь, он сделал несколько шагов, рассекая телом пырей, вымахавший до пояса. Очутившись рядом с бетонной опорой, прислонился к ней спиной и сполз на корточки, судорожно хватая воздух широко открытым перекошенным ртом. Из руки его в траву вывалился и скрылся в ней короткий меч. Или длинный нож.

Покрытое обильным потом лицо вышедшего из леса человека искажали гримасы боли. Глаза закатились, губы тряслись, но он не издавал ни звука. Впрочем, стонущее «у-у-у-у-у-у…» колдуна-ветра всё равно не позволило бы расслышать человеческий стон.

Из лесу вышел настоящий белый человек, кожа у него была именно белой, практически цвета гашёной извести, а не так называемого телесного оттенка. Болезненная обескровленность его лица, глубоко запавшие глаза, горящие ненавистью, синие извивы вздувшихся на висках вен не оставляли сомнений, что мужчина находился далеко не в лучшей форме.

Очень высокий, баскетбольного роста, он был истощён, как будто сбежал из концлагеря; голова и лицо его густо заросли волосами, белёсое тело было покрыто кровоподтёками и ссадинами, царапинами и нарывами. Половые органы сморщились, скукожились и сделались совсем крохотными – от страха или от холода…

Он посмотрел в том направлении, откуда появился. Взгляд его исполнился опасением, оттеснившим ненависть. Из лесу может появиться погоня!!! Об этом кричала боязнь в глазах изнурённого беглеца.

Немного отдышавшись и придя в себя, голый поискал своё оружие. Вытащил прямой широкий клинок длиною в локоть. Сероватый шершавый металл не блестел. Похоже, лезвие и не было металлическим… Держа грубую деревянную рукоять в левой руке, большим и указательным пальцем правой беглец у самого кончика сжал лезвие. И приложился к нему лбом.

Замер на некоторое время. Губы его шевелились, будто у школьника, повторяющего вызубренное накануне стихотворение.

Отняв от лица свой длинный нож, а может, короткий меч, мужчина приложил его к сердцу, по-прежнему не выпуская из рук. Затем ту же операцию он произвёл со своим животом, затем повернул вертикально, рукоятью вниз, и приложил к гениталиям.

Покрытые пузырящейся слюной губы его всё это время без устали шевелились, но ни единого звука не раздалось вслух. А может, просто не услышалось – ветер разбушевался не на шутку, деревья скрипели и трещали, и в этом предгрозовом неистовстве сидящий под столбом голый пришелец встал, поднял над головой обеими руками свой серый неметаллический клинок, повернулся лицом к лесу и что-то нечленораздельно закричал.

Хриплые рычащие звуки наплывали один на другой, складываясь в жутковатое подобие мелодии, и оно на миг перекрыло рык нарождающейся бури. В ответ из лесу эхом раздалась такая же – но в более низкой тональности, ещё более дерущая морозом по спине, – череда криков…

Голый смолк и оскалился, обнажив тёмные сгнившие зубы, глаза его почти закрылись, так он их прищурил, расстреливая край леса ненавидящим взором. Страха в них уже не было.

Крик-эхо также смолк. Бородатый косматый беглец наконец отпустил кончик лезвия, ловким броском перекинул рукоять в правую ладонь, замахнулся и невероятно быстрым ударом рассёк воздух прямо перед собой.

Раздался отчётливый лязгающий звук, очень характерный, такой бывает, если разрубить цепь, половины которой падают затем на металлический пол, грохоча тяжёлыми звеньями.

Разрубив воображаемую цепь, высокий бородач запрокинул голову и торжествующе расхохотался. Смех его, правда, был скорее похож на рыдание. Большое тело содрогалось и корчилось, клонясь назад, и размахивающий руками беглец чуть было не опустился на задний «мостик», но врезался макушкой в опору, резко оборвал истерику и пал в траву задницей.

И тут низко провисший тент неба прорвался.

Раздражённое «у-у-у-у-у…» превратилось в осатаневшее «ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!», а неистовство – в безоглядное бешенство. Тучи разродились дьявольским ребёнком, и тот моментально показал свой злобный норов. Отвесно хлещущие струи сплелись в сплошной водопад, и он яростно атаковал беззащитную от нападения с воздуха землю.

Придавленный водяным прессом голый человек упёрся руками в землю, извернулся и согнулся пополам, пряча лицо. Водяной молот колотил его по спине, когда он карабкался на насыпь.

Щебень осыпался под голыми ступнями, они скользили по мокрым камешкам, мужчина падал на колени, скрёб насыпь ладонями. Мощные струи избивали тело не хуже плетей, норовили скинуть человека обратно, вниз. Но он выбрался-таки наверх, воткнув острие меча в щебень у самого рельса, использовав своё оружие как опорный рычаг.