цапнуть меня за лодыжку. Клинок лишил его рук, а затем и головы. Словно не желая оставлять игрушку недоломанной, меч заставил меня обрушить на несчастного еще один, последний и уже бесполезный удар.

Тяжесть дыхания сотрясала повисшую тишину. Я лишь чудом стоял на ногах — и как только Алиска с этим управляется? Майка говорила правду — в одиночку это непосильная задача. Опыт пролился на меня, словно река, но что толку? Это всего лишь одна деревня, а сколько еще сюрпризов лежит на пути?

Голос Виты был успокаивающим. Из жестокой, несущей смерть, видящей в нас лишь развлечения особы, она вдруг решила стать самой заботой.

Ее слова, словно бальзам, лились на душу.

— Ты уже? А я ведь не договорила. А твой отец говорил, что ты всегда готов выслушать любого. Понять его беду. Об этом я и пыталась тебе рассказать — в мечтах ты был больше, сильнее, краше…

Она шла мне навстречу. Я не увидел, понял шестым чувством. Теряя над собой контроль, словно школьник, я озирался по сторонам, пытаясь вычленить ее взглядом.

Тщетно.

Она наступала на меня самой неотвратимостью. На языке не нашлось иных слов, кроме грязной брани, глаза спешили выкатиться на лоб от удивления.

Черным комком она выплыла из теней. Рваные облачка мглы плыли за ней следом. Полуобнаженное тело теперь было заковано в гуттаперчевый кожаный доспех. Черный цвет помогал ей прятаться в тенях. Словно играя со мной, она испарялась, чтобы через миг на шаг, на полшага стать ближе.

Мечу это не нравилось. Меньше всего на свете он любил хитрость. Он любил добрую, честную драку, но здесь? Здесь попахивало волшбой…

Я рванул ей навстречу, злобно оскалив клыки. Она уставилась на меня живыми, прекрасно видящими глазами.

Черными, как обсидиан. Ужас спешил нарисовать пустоту глазниц, но он ошибался.

Взглядом она вопрошала — неужели ты в самом деле отважишься напасть на собственную сестру? Занесешь над ней меч для удара?

Я не сумел. Она встретила меня болезненным тычком в живот — один из ее отростков, словно кулак, готов был беспощадно жалить меня.

Второй отросток обмотал лезвие клинка, заглушив его чарующий шепот. В неизбывной дикости он заголосил, требуя схватки и тут же замолк — бесполезной железкой выскользнул из рук, покатился по земле, загрохотал на булыжниках.

— Но таким ты был только в мечтах. Ты разочаровал меня, братец. Я ждала от тебя большего.

Тенью она перетекла мне за спину. Здравый смысл, продираясь сквозь тернии усталости, неустанно твердил, что будь она хоть тысячу раз танцовщицей и кукловодом, но ни один человек на такое не способен!

Словно смилостивившись надо мной, ее ладонь коснулась моего лица, второй она придерживала голову. Третьей и четвертой пыталась удержать мои руки.

Стоп, что?

Я рванулся прочь из ее объятий — не ожидая столь яростного напора, она уступила. Споткнувшись, рухнув в кучу повторно убитых тел, я не без отвращения смотрел на нависшую надо мной призрачную фигуру.

Вита преобразилась. Глаз выхватывал все новые и новые детали ее тела. Большая грудь бесстыдно выпирала, не ведая одежд. Лобок прикрывала чернильная клякса.

Она заметила мой взгляд, легко поднялась в воздух на струе мглистого потока, обернулась кругом, звонко смеясь.

— Нравлюсь, братец?

Мне нечего было ей ответить.

— Кажется, теперь я начинаю понимать, чего так сильно боялся твой отец. Нечисть может не только забирать и извращать души. Она дарит нам могущество, если мы готовы заплатить.

Некогда верные ей куклы теперь безжизненно тащились на отростках теней. Светящиеся во мгле наколки погасли, чернильными линиями обрамляя свежие узоры.

— Чем платил ты? Силами, молодостью? Душой?

Мне почти воочию слышался голос Биски, возмущенно упрекающий нечестивицу в грубости. Вспомнилось, как дьяволица пришла мне на помощь там, во внутреннем мире художника от слова худо. Выбранная мной способность во сне позволила ей слиться со мной воедино.

Эта-то когда успела обратиться в полудемона? На уроках в офицерском корпусе нас отчаянно заверяли, что только мужчина может быть офицером, командующим и так далее. Миропорядок и чуть ли не сам Господь Бог распорядились, что лишь по мужской линии возможно брать подчиненных, и только благородством рода.

В благородстве рода моей названой сестры я почти не сомневался. Евсеевы, чтоб их черти на рогах крутили…

Словно читая мои мысли, живот Виты вдруг надулся, вытянулся в мерзкую, текучую пластилиновую фигуру.

Незримый скульптор упражнялся недолго: через мгновение на меня смотрело мое же собственное лицо.

Я почувствовал, как волосы зашевелились на голове, желая встать дыбом. Седина, жадно потирая ручонки, обещала раньше времени вплести серебро в мои виски.

Мое лицо резко исказилось, обратившись в мерзкую рожу. Ухмыльнувшись, она гулко забулькала, тщетно надеясь выжать из себя хоть слово.

— Не узнаешь? — спросила меня девчонка, моргнув. Ее улыбку вдруг застила мгла, с зубов потекла кровь. Опоясывающее ее тело нечто почти взбесилось.

— А он тебя признал сразу же. По запаху, по привычкам, по той трусливости, что завсегда мешала не то что принять его в себя. Стать с ним единым целым.

— Что ты такое несешь? — У меня хватило смелости на вопрос. Не чуя под собой ног, пытаясь встать, я каждый раз оскальзывался на липких лужах чужих потрохов и крови.

Размашистый удар почти выбил из меня дух, спиной я ударился о острые камни, едва не завыл от навалившейся боли.

Позвоночник, билась теперь в голове одна-единственная мысль, цел ли позвоночник?

Я открыл глаза через мгновение, справившись с самим собой, но только для того, чтобы узреть склонившееся надо мной нечто.

Внутренний демон, которого я отверг, извергнутый из меня Биской, смотрел мне прямо в глаза.

Глава 19

Он шустро признал в ней родство, но не хозяйку.

Демон не позволил мне собраться с силами — двумя огромными пальцами, будто величайшую мерзость, схватил меня за голову. Лицо Виты исказилось: так смотрят на надоедливый, не долетевший до урны мусор.

Где-то на задворках сознания сидела мысль, что с ней можно было бы договориться. Сарказм же ухмылялся — нет, тебе попросту нечего ей предложить. А вот у него есть все, что ты решил отринуть, как ненужное.

Бесполезное.

Словно я сам в себя пихал скомканный образок…

Они были словно нашедшие друг дружку одиночества, наконец, сумевшие сплестись в единое целое.

Он поднес к моему лицу красный камень, помахал им перед носом, словно дразня. И тут же испарил прочь, словно фокусник, стоило мне протянуть руки.

— Я знала, что ты придешь. Придешь? Притащишься, милый братец. Скажи мне, кто были те девицы? Как только разберусь с тобой, мы отправимся наверх. Я, мой новый друг и ты — как думаешь, тебе пойдет облик марионетки? Мне так хочется помочь тебе узреть, как я меняю их головы местами. А потом усажу за стол в игрушечном чаепитии. Будет весело!

— Ты безумна. — Мне показалось, что я уже говорил нечто подобное за сегодня. Старею, повторяюсь…

— Так кто они?

— А ты спроси у него сама. У той дряни, которую ты пустила в себя.

На миг повисла тишина; я все так же болтался в огромной хватке, у меня начала затекать шея. Дерни эта полоумная рукой — и я умру быстрее, чем успею это осознать.

В школе учителя частенько вздыхали, выдавливая из себя стократ заезженную шутку, что из всех музыкальных инструментов я предпочел выбрать их нервы.

Опыт прошлых лет спешил мне на помощь.

Молчание было тяжким, я решил прервать его первым.

— Что такое, Вита? Язык проглотила?

— Заткнись!

Былая насмешливость сменилась яростью. Это хорошо: привыкшая быть главной среди сонма послушных кукол, моя названая сестрица не желала быть той, кем управляют. Демон молчал из вредности. Вырвавшийся из-под моего гнета, впервые с своего зарождения, он наконец получил возможность править, а не прятаться в тени.

Внутренний раскол, что же может быть лучше?

— Он тебе ничего не говорит, правда? А знаешь почему? Ты станешь точно такой же марионеткой, в которую хочешь превратить меня самого!

— Захлопни пасть! — Демон от бездействия перешел к делу. Я зажмурился, когда он размахнулся, собираясь впечатать меня в стену. План, надежный как швейцарские часы, в кои-то веки дал сбой.

Очень, сука, вовремя все пошло поперек сраки, ничего не скажешь.

Я ждал боли, но ее не последовала. Вита