— Неужели? — протянул бармен; взяв в руки литровую кружку, он нацедил туда «Гиннеса». — А где же второй из вас? Готов поспорить, что он-то трезв, как стеклышко.

Лу засмеялся, по-прежнему хрипло.

— Он дома с моей женой, — проговорил он сквозь смех. — И моими детьми. А я вот здесь. Вот с ней. — Он ткнул большим пальцем влево от себя.

— С кем?

Лу повернул голову и чуть не опрокинул свой табурет.

— О, она… да куда же это она подевалась? — Он опять повернулся к бармену: — Наверно, в туалет пошла. Шикарная баба, и мы так хорошо с ней поболтали. Она журналистка, собирается про это писать. Но не в том суть… А в том, что я здесь веселюсь, а он… — Он опять рассмеялся. — Он сейчас у меня, с моей женой и детьми. А завтра, как только я протру глаза, я обязательно приму еще таблеточку — это не наркотик, нет, это лекарство на основе трав, от головы помогает. — Он с суровым видом показал на свою голову. — И я буду дрыхнуть в постели, а он пусть корячится на работе. Ха! Чего только я теперь не сделаю! Например… — Он тяжело задумался, но так ничего и не придумал. — Например… Ну, чего угодно сделаю! Объезжу хоть весь мир! Это ведь чудо, настоящее чудо! Вы хоть знаете, черт возьми, когда я в последний раз брал выходной?

— Когда же?

Лу мучительно вспоминал.

— На прошлое Рождество, вот когда! Без звонков, без компьютера. На Рождество!

Бармен с сомнением покачал головой.

— Так что же, в этом году вы и отпуска не брали?

— Недельный. С детьми. — Он поморщился. — Повсюду этот проклятый песок. В аппаратуру забивается. В телефон — в этот вот. — Он пошарил в кармане, вытащил «Блэкбери» и грохнул им по барной стойке.

— Осторожно.

— Вот он. Всегда со мной. С песком внутри, а работает! Общенациональный наркотик.

Ощупывая аппарат, он случайно нажал какие-то кнопки, и экран засветился. С экрана улыбались ему Рут и дети. Пуд с его беззубой улыбкой. Большие карие глаза Люси, выглядывающие из-под челки, Рут, обнимающая детей. Сплачивающая воедино все их семейство. Несколько секунд он разглядывал изображение и улыбался. Потом свет погас, картинка померкла, ушла в черноту, и на него теперь глядела машина.

— На Багамах меня и то достали, — продолжал он. — Бип-бип. Нашли-таки! Настигли! Вечно это бип-бип. И красный огонек! Мне он и во сне является! И в душе! Стоит только закрыть глаза — и бип-бип. Ненавижу это проклятое бип-бип!

— Так возьмите выходной, — предложил бармен.

— Не могу. Работы много.

— Ну теперь-то, когда вас клонировали, вы можете взять сколько угодно выходных, — сострил бармен и огляделся, не слышит ли кто.

— Ага. — Лу мечтательно улыбнулся. — Ведь столько всего хочется!

— Например? Чего вам хочется больше всего на свете?

Лу закрыл глаза, и, воспользовавшись этим, на него мгновенно накатила дурнота, чуть не сбившая его с табурета.

— Ох! — Он быстро открыл глаза. — Мне хочется вернуться домой, но это невозможно. Он не пускает меня. Я позвонил ему, сказал, что устал и хочу домой. Но он не пускает. — Лу шмыгнул носом. — Его Всемогущее Высочество говорит «нет».

— Кто говорит «нет»?

— Мое второе «я».

— Второе «я» не велело вам возвращаться домой? — Бармен с трудом сдерживал смех.

— Ведь дома-то он, а двоим нам там не место. Но я так устал. — Веки его тяжело опустились. Но внезапно глаза вновь широко открылись от какой-то мысли. Он придвинулся поближе к бармену и понизил голос: — Знаете, я видел его через стекло.

— Ваше второе «я»?

— Ну вот, наконец-то вы начинаете меня понимать. Я поехал домой и наблюдал за ним снаружи. Он был в доме, бегал там с простынями, полотенцами, по лестнице вверх-вниз, носился взад-вперед, из комнаты в комнату, как угорелый. — Лу шмыгнул носом. — Видишь, как он рассказывает какие-то идиотские байки за ужином в ресторане, а через минуту он уже стелет постели у меня дома. Возомнил, что может разом делать и то и другое! — Лу вытаращил глаза. — Вот я и вернулся сюда.

— А если он и вправду может? — с улыбкой проговорил бармен.

— Что «может»?

— Разом делать и то и другое. — Бармен подмигнул Лу. — Идите-ка домой, — сказал он, забрал пустой стакан и опустил прилавок, чтобы пойти обслужить очередного клиента.

Пока юный клиент громогласно делал заказ, Лу сидел, погрузившись в тяжкое раздумье. Если не домой, то идти ему было некуда.

— Ничего, лапочка, ничего! Папа здесь, с тобой! — приговаривал Лу, отводя волосы Люси от ее лица и гладя ей спину, в то время как она, согнувшись перед унитазом, в двадцатый раз за эту ночь корчилась в приступах рвоты. Он сидел прямо на кафельном полу ванной в майке и трусах, сидел, опершись на ванну, а хрупкое тельце рядом конвульсивно дергалось, извергая рвоту еще и еще.

— Папа… — слабым голосом сквозь слезы проговорила Люси.

— Ничего, лапочка, я здесь, я с тобой… — монотонно спросонья твердил он. — Сейчас это кончится. — Должно же это когда-то кончиться, сколько может извергнуть из себя такая кроха!

Ночь он провел, просыпаясь в кровати Люси через каждые двадцать минут, чтобы проводить ее в ванную, где ее рвало, бросая то в жар, то в холод. Обычно не спать ночь из-за детей, когда они болели или с ними еще что-нибудь приключалось, было привилегией Рут, но на этот раз, к несчастью для Лу и для нее самой, с Рут происходило то же самое, что и с Люси, только в другой ванной дальше по коридору. Гастроэнтерит — вечный рождественский подарок тем, чей организм спешит сказать «прости» старому году раньше времени.

В который раз неся Люси в постель, Лу чувствовал, как ее маленькие ручки обвивают его шею. Она уснула мгновенно еще у него на руках, измученная страданиями, которые принесла ей ночь. Опустив ее на кровать, он хорошенько укутал озябшее, как это казалось в тот момент, тельце девочки и подложил ей под бочок ее любимца — медведя, сделав так, как показала ему Рут, прежде чем опять ринуться в уборную. На прикроватной тумбочке розовой принцессы вновь затрясся, завибрировал его мобильник. В четыре утра ему в пятый раз позвонил он сам. Бросив взгляд на дисплей вызова, он увидел на экране свое собственное лицо.

— Ну что теперь? — шепнул он в аппарат, стараясь приглушить как голос, так и злость.

— Лу! Это я, Лу! — донеслось до него пьяное бормотание, за чем последовал раскатистый смех.

— Перестань мне звонить, — сказал он, на этот раз громче.

На заднем плане громыхала музыка, слышались громкие голоса, невнятный гул разговоров. Он различил позвякивание стаканов, взрывы смеха, то тут то там возгласы разной степени громкости. Казалось, что алкогольные пары, сочась через телефон, проникают в тихий и незамутненный мир его дочери. Инстинктивным движением он прикрыл аппарат рукой, как бы защищая Люси от вторгающегося в ее сонное царство захватчика.