И только сейчас, когда наши объятия давно разомкнулись и все его безумные клятвы так пошло обесценились, я понимаю, как глубоко была привязана к нему, на клеточном уровне. Расставание с ним было похоже на тяжелую болезнь со стойкими периодами ремиссии, но с неизменным возвращением тяжких недомоганий.

К тому же он сам был тяжело и неизлечимо болен. В буквальном смысле. Муж мой был героиновым наркоманом с десятилетним стажем, и что приходилось переносить, как бороться, чем жертвовать ради жизни с зависимым человеком, воздержания которого хватало не более чем на полгода, сможет понять только тот, кто сам был дуэньей при наркомане.

Я хотела расти и развиваться, побывать везде, где я еще не была, увидеть мир, написать десятка два приличных книг и сценариев, носить эксклюзивные вещи от дизайнеров, купить квартиру, попасть на «Оскар»… Женя хотел по вечерам смотреть «Комеди Клаб» и чтобы его не трогали. Трогать себя он разрешал только тогда, когда не было работы. А работы не было почти никогда. Мой дорогой муж полностью находился во власти своего отца и никуда уходить от него не стремился, справедливо полагая, что он и делать-то ничего больше не умеет.

Короче говоря, нам было непросто. Мы были из совершенно разных жанров персонажи. Меня было много, я все время чего-то желала, куда-то стремилась, мне было не усидеть на месте, он же с ленцой в голосе вопрошал с дивана: «Ну скажи мне, ну вот куда ты все время ломишься?»

Муженек попался на сбыте мелкой партии героина, работы как раз не было, отец в долг денег не давал, я выела ему весь мозг за отсутствие копеек даже на карманные расходы…

Менты за ним гонялись по крышам и по каким-то немыслимым перекладинам, однако поймать не смогли, все-таки папина каскадерская подготовка давала о себе знать. Мой любимый ловко сбросил партию порошка им под ноги.

Затем он сутки рыдал по телефону, прячась на хате у друга, что, дескать, я могу никогда его более не увидеть. О, беда, беда, горечь разлуки и расставания!

Далее он под руководством папы взял курс на киноэкспедицию в Белоруссию, город Гродно, теперь уже вышедший на экраны фильм «Брестская крепость». И больше я не встречала его никогда, а ведь мы прожили семь лет и очень любили друг друга, могли часами говорить по телефону, как будто в первые дни знакомства, мечтали о детях.

Я похоронила любимую собаку, которую мы перед этим долго лечили на последние деньги, сами чуть ли не голодая, и он боялся, что я не переживу такого горя, такой утраты, и все время был рядом, разговаривал со мной тихо, понимая, как тяжело мне вставать с кровати и начинать новый день… Хотя, подумаешь, чего уж там, не человек ведь, собака всего лишь.

Во сне он частенько спасал меня от недругов, на полном серьезе сгребая в охапку и скидывая с кровати… Он всегда держал меня за руку, ему надо было меня касаться, и самой большой обидой было, если ночью я отказывала ему в своем плече, куда он обычно так любил приложить буйную голову. Он был уверен, что мы умрем в один день. Он плакал вместе со мной, когда мне было плохо. Он никогда не давал мне мыть посуду, оберегая мои руки. Но я не видела его более никогда, за исключением одного только раза…

Разумеется, все разрешилось самым банальным образом. Загулявший муж вспомнил о своей великой любви и, не таясь и не медля ни секунды, сбежал под покровом ночи к бывшей жене. Друзья же его, тем временем принявшиеся отмечать новый брак своего любезного братана, лениво томились на кухне, с озлоблением перешептываясь: мол, как же это так можно, прилетела, год ее не видели, пришла как к себе домой, увела якобы поговорить, и дело с концом.

Дальше уже все развивалось по всем правилам драматургии, новая жена от четвертого июня текущего года, какая-то ассистентка какого-то там гримера, аккурат за 20 минут до пришествия жены за номером раз отбыла на ночную смену: мокнуть под дождем, зарабатывать для семьи денежки и, вероятно, мучиться от токсикоза, ибо пребывала, блаженная, на втором месяце беременности от общего их мужа – коварного обольстителя и цветка солнечного по жизни, с радостью делящегося собой, родимым, со всем, что движется, ползает, просто лежит пластом, главное, чтобы было женского рода. (Потом-то беременность удивительным образом рассосалась, но не будем делать из моего несчастного за номером два полного идиота и лоха, как говорится, чилийского.) В этом-то он оставался верен самому себе до конца, даже будучи слегка примятым бутылкой из-под шампанского, которую опустил на его светлый лик один из братанов, чего-то с ним не поделивший. Причем последствия были, и даже весьма. Пластина вместо части челюсти.

И вот тихим призраком нес он этот конструктор на месте некогда небесного черноокого лика и некое гордое понятие о том, что ему удалось-таки доказать всем, что он мужик, и вырваться, вырваться, аки сокол ясный, в поднебесье из-под гнета бывшей жены-тиранши, писаки, актрисы и самодурки в одном лице.

Итак, муж двоих умчался с подлюкой женой за номером раз в даль темную, якобы навсегда забытую, а именно в Коньково, мать его сити, в похабнейшую ресторашку азербайджанского содержания, а затем в квартиру ненавистной тещи, у которой в свое время нахапал денег взаймы, но по простоте душевной отдать забыл.

Все последующие ходы были известны: рыдания, страдания, охи и ахи, я тебя никогда не забуду, но пути наши разошлись навсегда, ты хотела денег, а я вот взял и подобрал (вопрос, из каких таких темных, пропахших перегаром киношных глубин) себе общаковую сиротинушку, и я век теперь буду ей верен, точка.

Жена же новая, работящая, щекастая, протертая киношным мужичьем толстушечка с вечным бокалом пивасика на фотографиях, держит связь, думается ей, контролирует своего болезного, и он, все же муж в законе, одной рукой пишет эсэмэски (эх, сохранить бы сей документ для истории на предмет изучения природы грамматических ошибок и обыкновенной лжи всех мужиков планеты Земля своим вмиг разлюбленным женам), другой жмет к раздвоившемуся сердцу свою красавицу, подлюгу вероломную. Страсти накаляются, у подлюги уже нет глаз от слез, стерлись глаза, на это блистательное лицо китайского пчеловода в ужасе посматривают знакомые официантки, то и дело принося бумажные салфетки. О ужас, ужас, позор возвращения, прощания и нового, неотвратимого и овеянного самым большим и глубоким чувством брака каскадера и киношной обслуги.

Однако дело близится к утру, гримерша должна уже подъехать, касатик точит коньки, дабы убраться к себе в Выхино и не быть замеченным ни в чем противоестественном на первой неделе нового священного союза. Время, то бишь вечный помощник прелюбодеев, исходит на нет, а окончательная точка прощания так и не поставлена. Разумеется, не забываем о драматургии, финал – это самая главная часть, и этот финал без всяких прикрас происходит у них совершенно неподалеку, в квартире тещи, якобы зашли туда еще поплакать и вздремнуть обнявшись. Финал был точен, впечатляющ и прекрасно драматичен, как последний аккорд композитора Моцарта в «Реквиеме». Выяснилось, никакие пластины в челюсти процессу финала помешать не могут.