– Пес был не виноват, в натуре. – Дедуля сделал глубокую затяжку и выпустил дым в холодный воздух. – Просто такая у него природа. Люди – они такие ж, пацан. Сперва они твои друзья… – тут он ощерился на меня, – а потом вдруг нет. Просекаешь, старик?

– Угу, – сказал я.

– Ну и добре. Пошли обратно в тепло. – И мы затушили бычки и вернулись в гостиную, где он снова засел за карты.

Но той ночью я сделал такое, чего никогда не делал раньше и поклялся никогда не делать в будущем. Я дошел до телефонной будки и вызвал мусоров.

С одной стороны, тишина в салоне успокаивает, но с другой – тревожит, указывая на пугающую сдержанность и профессионализм. У Пауэровых задротов не хватило бы терпения так долго молчать. Они бы как минимум простебались над его мобилой из «Теско». Он насчитал троих: один за рулем и двое с ним сзади. Но он не пытается угадать, куда его везут, а старается медленно дышать сквозь капюшон, согревающий лицо, и уносится в мыслях подальше от непрошеного вторжения дедули – к жене и дочкам. Если его прикончат, он отойдет в мир иной, думая о них.

Под темным капюшоном он поднимает Еву высоко над песчаными дюнами, а затем показывает Грейс агрессивного, щипающегося каменного краба. Она смеется и пляшет перед ним от восторга. Потом он обнимает Мелани, и они исполняют сальсу на танцполе – девочки смотрят завороженно. Он хочет показать дочерям, как настоящие мужики ведут себя со своими любимыми, объяснить, что они вправе ожидать от любви такого же экстаза, красоты и радости. Он дышит ровно – он умиротворен. Судя по непрерывным остановкам на светофорах, они еще в городе, но его могут везти куда угодно. Потом он вдруг чувствует под внедорожником хорошо знакомые бугры брусчатки – он узнает всю их череду. Затем слышится громыханье решетки.

Они в литских доках.

Машина останавливается, и его выводят. С ним обращаются жестко, но не слишком агрессивно. Когда с него стягивают капюшон, он моргает в сумеречном свете, и прямо перед ним проступает фигура парня лет двадцати с небольшим, с темными короткими волосами и суровым взглядом. Парень хорошо прикинут – не по-спортивному и не по-гангстерски, а как молодой специалист. Лицо у него свежее и чистое, если не считать тонкого шрама над верхней губой. Франко задумывается о человеке, оставившем этот шрам. Исчез ли он навсегда или, возможно, безнаказанно разгуливает по другому городу?

– Ты, наверно, Антон.

Молодчик кивает. С ним еще два мужика – практически на одной линии или, возможно, на шаг дальше. По своим прикидам и манерам они его копии, только похуже и подешевле. Фрэнка Бегби это не впечатляет. Теперь он расценивает их молчание не как признак личной компетентности, а как знак уважения к строгому главарю.

– Один махонький совет, – как ни в чем не бывало говорит Франко. – Сходи сдай анализы. В кожвене.

Лицо у Антона Миллера такое же невозмутимое, но одна бровь слегка поднимается. Его шестерки ощетиниваются, и тот, что поплотнее, выступает вперед.

– Чё за гонево? – говорит он, сжимая кулаки.

– Флэнаганша, – говорит Фрэнк Бегби, полностью игнорируя другого мужика и не спуская глаз с Антона. – Годная пелотка, тока уж больно блядовитая. Ларри тож там отметился, а он никогда гондоны не жаловал. Вряд ли что-то поменялось.

Антон Миллер медленно кивает с легкой благодарностью. Как будто Фрэнк Бегби прошел проверку или даже две: на проницательность и на вшивость.

– Я пригнал тебя сюда не для того, чтоб базарить за мое здоровье. Я хотел позырить тебе в глаза и сказать кой-чего прямо в лицо.

– Кажись, я в курсах, что именно, – говорит Франко. – Что ты никак не замешан в убийстве Шона. Ну, до этого я и сам уже дошурупил.

Антон поднимает обе брови:

– Надо же, и откуда ты это вывел?

– До хрена козлов поют одну и ту же песенку. И дирижирует ими пиздюк, который вечно занимается такой вот херней. Он занимался этим еще при царе Косаре.

– Пауэр, – презрительно фыркает Антон.

Франко замечает, как шнурок покоренастее, тот, что выступил вперед, переглядывается с другим чуваком – худее и с перебитым носом.

– Есть золотое правило: если этот жирный пиздюк называет что-нибудь повидлом, значит это гамно. – Франко слегка лыбится. – Не так уж много есть правил, которые пригодились мне в жизни. Жалко, что про это я частенько забывал.

Антон улыбается, давая Франко ощутить свою сдержанную харизму. Образования он не получал, но интеллект у него явно выше среднего. Затем его взгляд вспыхивает.

– Чё-то ты не особо расстроен – ты ж вроде как сына надысь потерял.

– Мы никогда с ним особо не контачили, – пожимает плечами Франко. – Хули толку брехать или ломать ебаную комедию, чтоб остальным потрафить? Я, конечно, хочу узнать, что случилось, вот в принципе и все. – Он озирается, окидывая взглядом нависающие краны и промышленные корпуса над крышей недавно построенного казино. – У меня тут нету эмоциональных инвестиций. К тому же времена меняются. – Франко кивает Антону и его подельникам, слегка скалясь. – Я тут не в своей весовой категории.

– Фрэнк Бегби не в своей весовой категории. – Антон как бы взвешивает эту мысль. – В этом городе у тебя была репутация.

– Может, када-то и была. Но чуваки вашего склада всегда были лучше меня – вот как ты и Пауэр. Я никогда не входил в эту лигу. Я был просто гопом. Классным гопом, но только и всего. – И он вспоминает предъяву Дейви «Тайрона» Пауэра. – У меня никогда не было вашей, ребята, предпринимательской жилки.

По губам Антона пробегает слабая улыбка, возможно, в ответ на лесть, но взгляд серых, как могильная плита, глаз остается ледяным.

– Слыхал, у тебя все тип-топ. Художником заделался там в Калифорнии.

– Не жалуюсь, – соглашается Франко, – но только все это просто мода и лохотрон. Они покупают мой товар, потому как он в струе, а я фигачу его кубометрами и впариваю, пока есть спрос. Скоро наступит день, когда им обрыднет. Ну а покамесь – куй железо, не отходя от кассы.

– А ты не дурак.

Фрэнк Бегби качает головой:

– Умники стока по тюрягам не чалятся.

Антон смотрит на своих подельников, а потом снова на Бегби:

– Давай малехо прогуляемся – тока мы вдвоем.

Франко кивает, рассуждая так: что бы ни произошло, у одного против одного больше шансов, чем у одного против троих. Они идут вдоль края старого дока – к причалу и волнорезу. Ветер холодный и пронизывающий. Они останавливаются и, опершись о перила, смотрят на зябкую, тусклую воду в устье Форта. Фрэнк Бегби вспоминает Тихий океан возле своего дома, все эти голубые тона. Что он вообще здесь делает среди этих оттенков серого? Антон хочет помахаться или собирается его прихлопнуть, а труп столкнуть в море?