мы вчера с твоей подачи оттянулись… – беззаботным тоном говорю я, ухмыляясь.

– Господи, думаешь? – Подавшись вперед, Джулия шепчет: – Пожалуй, одной бутылки было бы вполне достаточно. – Она забрасывает волосы за плечо и отворачивается от меня. – Ладно, еще пересечемся, Бет. Надо бежать.

Наблюдаю за ее поспешным отступлением, испытывая неприятное чувство внизу живота. Хорошо, что Джулия с ходу меня не послала, но она так быстро ушла, что это тоже выглядит не особо дружелюбно, учитывая наш разговор по душам прошлым вечером. Пожалуй, попозже напишу ей – пусть знает, что я никому ничего не скажу. Успокою ее разум. Она явно чувствует себя неловко из-за того, что так много мне выложила.

Вернувшись в коттедж, выкладываю на кухонный стол пластилин и кучу разных формочек для девочек, прошу Алексу[19] включить мой бодрящий плейлист и начинаю готовить им чай. На данный момент все кажется нормальным, счастливым и беззаботным. Ловлю себя на том, что громко подпеваю «Ничто нас теперь не остановит»[20], и, как в случае с любой хорошей иллюзией, и вправду ощущаю положительные эмоции, несмотря ни на что.

* * *

Ровно в шесть раздается стук в дверь.

– Папа! – вопит Джесс.

Адам протягивает мне бутылку вина, едва только я успеваю открыть дверь. Впускаю его и забираю вино, вопросительно прищурившись.

– Небольшая благодарность, – говорит он в ответ на мой взгляд. – И мне бы не хотелось, чтобы вам стало стыдно из-за того, что приходится пить в одиночку, так что зашел в надежде, что вы и со мной поделитесь бокальчиком.

– Да ну? – отвечаю я. – Как-то я не уверена, что дело обойдется одним бокальчиком…

Адам слегка качает головой.

– Нет, лично я обойдусь только одним. В конце концов, я ответственный родитель.

– Ничуть в этом не сомневаюсь.

Поносившись вокруг него пару минут, Джесс и Поппи идут в гостиную смотреть телевизор.

– Надеюсь, я как следует измотала ее к вашему приходу, – говорю я. – Ну что, открываем?

Предпочитаю умолчать о том, что собираюсь пить уже второй вечер подряд.

– Да, давайте. – Он оглядывается по сторонам, ни на чем особо не задерживая взгляд.

– Все нормально? – интересуюсь я.

– Да, простите. Я тут просто подумал, насколько странные чувства вы сейчас испытываете… Насколько все это выбивает из колеи.

Наливаю два маленьких бокала и протягиваю ему один.

– Выбивает из колеи… – Я киваю. – Хорошее определение. Да, это действительно так.

– Вы так хорошо держитесь, все у вас под контролем, Бет… – Адам подносит бокал к губам и делает глоток.

– Ну, внешность может быть обманчива.

Он кивает.

– Совершенно верно. Простите, надо было мне как следует подумать, прежде чем брякнуть какую-нибудь глупость. Хотя по части глупостей я вообще мастак.

– Никакая это была не глупость – вы совершенно правы. С внешним миром я кое-как справляюсь. Но мы оба знаем, что внешне надо оставаться жестким и непоколебимым – хотя бы ради наших детей.

– И долго вы возводили подобный фасад?

Хмурюсь. Выражение его лица наводит меня на мысль, что Адам имеет в виду не только мою нынешнюю ситуацию.

– В каком это смысле?

– Можете сейчас послать меня подальше, если хотите, но у меня такое чувство, что это отнюдь не недавнее сооружение.

Жар приливает к моим щекам. Почесываю в затылке и отпиваю вина. Адам пристально смотрит мне прямо в глаза. Что он увидел во мне такого, чего больше никто не сумел разглядеть?

– Наверное, всю свою жизнь, – наконец отвечаю я, пожимая плечами.

– Всю жизнь возводишь вокруг себя барьеры, а теперь единственный человек, которому позволил за них прорваться, вдруг подводит тебя. Хреново… Сочувствую.

Вдруг испытываю странное желание вступиться за Тома. Самой мне нормально говорить, что он подвел меня и Поппи, однако от слов Адама у меня мурашки по коже.

Но никак не могу найти слова, чтобы защитить его.

Адам пристально смотрит на меня, сведя брови. Он прислоняется спиной к кухонной стойке – той самой, к которой Том прижал меня в то последнее утро, когда наша жизнь еще была абсолютно нормальной. И ждет, когда я что-нибудь скажу.

По-моему, мое молчание сейчас громче всяких слов.

Глава 43

Секс жесткий, безумный. Механический. Никакой интимности.

Он все контролирует. Она – не центр его фантазий, она лишь вместилище для них. Она сказала «нет» наручникам, «нет» галстукам. И чулкам. Он не любит, когда ему говорят «нет», но и это быстро возбуждает его. Он заставляет ее повторять это чаще.

«Нет, нет, НЕТ!»

Он быстро кончает – а значит, и ее момент на вершине продлится недолго.

Он наконец слезает с нее, но она ощущает его недовольство. Он подхватывает свою куртку и снова садится на нее верхом; накрывает ей лицо. Крепко удерживает. Через несколько секунд становится жарко, подкатывает клаустрофобия. Отказ ему обычными способами лишь сделал его более изобретательным – он мыслит нестандартно.

Она борется с ним, пока у нее не заканчивается воздух. Это та часть, которая ему действительно нравится. Власть над жизнью или смертью – в его руках.

Однако на сей раз он не подводит ее к самому краю пропасти.

Кричит, когда кончает снова. Но вовсе не ее имя слетает у него с губ.

– Прости! Прости! Прости! – выкрикивает он вновь и вновь.

А после этого лежит в ее объятиях целую вечность. Плачет.

Если б только люди знали, что порой происходит за закрытыми дверями…

Глава 44

Том

Сейчас

Максвелл вроде думает, что Бет не приедет сюда навестить меня. Он наконец-то поговорил с ней после того, как больше суток пытался дозвониться до нее. Почему она избегала его? Почему избегает меня? Просто не могу поверить, что она бросила меня здесь одного! Без всякой надежды. Нет, она не такая… Только не моя Бет. Она любит меня. Я нужен ей.

Мне никак нельзя сесть в тюрьму. Мне нужно быть дома, нужно быть мужем и отцом. Обеспечивать свою семью – вот мое главное дело. Они-то и помогают мне оставаться в здравом уме. Без них у меня нет цели, нет причин жить.

Сегодня вечером в этом помещении холодно. Может, это страх перед тем, что нас ждет впереди. А может, из-за призрака, который здесь сейчас со мной…

Говорят, что я убил Кэти Уильямс.

В таком случае можно подумать, что именно она и должна преследовать меня – для полной уверенности в том, что я получу то, что мне причитается, а она – свое правосудие.

Но этот призрак