Понятно, что работать у крестьянина для пленного было выгоднее, нежели у помещика. Об этом говорят и русские, и австро-германцы. Бывший германский пленный вспоминал: «Батрачить, в основном, неплохо, лишь в крупных хозяйствах ужасно».[160] В имениях пленных эксплуатировали по полной программе, а заработок ограничивался установленными земствами выплатами. У крестьянина же пленный работал вместе с хозяином, питался вместе с ним, и если были ограничения, то незначительные. Особенно в России, где крестьянское население не испытало на себе предвоенной ксенофобско-националистической пропаганды ввиду ее полного отсутствия и пленных воспринимали по их человеческим качествам, а не по газетным очеркам.

Постепенно практика оплаты труда военнопленных, утвержденная сверху в законодательном порядке, приняла характер непременной правовой нормы. Теперь она могла служить и поводом для недовольства со стороны военнопленных. Повышение цен и отставание заработной платы от инфляции порой побуждали рабочих, как своих же, русских, так и неприятельских пленных, объединяться в борьбе за повышение заработка. Так, рязанский губернатор докладывал в Министерство внутренних дел, что 5 января 1917 года на Побединских каменноугольных копях Скопинского уезда, принадлежавших бельгийскому акционерному обществу, поставляющих уголь на Сызрано-Вяземские железные дороги, рабочие шахты № 16 в числе пятисот человек, из местных крестьян и военнопленных австрийцев, отказались от работы, требуя повышения заработной платы. Инцидент был исчерпан после того, как 11 января директор согласился на требуемую прибавку.[161]

Если в Германии и Австро-Венгрии, отрезанных от всего мира и нуждавшихся в рабочих руках, в отношении использования труда военнопленных полностью превалировал утилитарный подход, то в России первоначально к этой проблеме подходили с позиций национальной политики. Справедливо считалось, что в случае положенного обращения с пленными их положение на работах будет лучше и легче, нежели в лагерях, в томительном бездействии. Кроме того, в России, как правило, четко разделяли военнопленных Центральных держав по национальностям. Поэтому первоначально, пока российское народное хозяйство еще не испытывало нехватки рабочих рук, к работам привлекали австро-венгерских пленных славянских народностей. В 1915 году в сельском хозяйстве трудились, в основном, славяне, но с 1916 года — и немцы с венграми.

Точная цифра пленных Центральных держав в России, конечно, не определяется со стопроцентной данностью. По данным премьер-министра российского правительства Б. В. Штюрмера, к 7 октября 1916 года в Российской империи находились 1 276 762 пленных. По данным Центрального статистического комитета, количество неприятельских военнопленных в Российской империи за всю войну составляли следующие цифры: 1 587 099 австрийцев, 152 760 немцев, 42 988 турок, 199 болгар. Итого — 1 782 966 чел. Генерал Н. Н. Головин также называет цифру — около двух миллионов человек. Большая часть этих людей активно использовались на работах в народном хозяйстве Российской империи.

К 1 марта 1916 года в России находились 1 019 473 немецких и австрийских пленных. Из них на работах — около 600 000 чел., в лагерях — более 400 000 чел.[162] Брусиловский прорыв дал еще полмиллиона пленных, которых можно было использовать на работах. Но еще и до наступления Юго-Западного фронта располагавшиеся в сибирских и туркестанских лагерях австро-германские пленные стали перебрасываться в Европейскую Россию на различные работы.

Например, к марту 1916 года число пленных в Туркестане достигло двухсот тысяч человек. Плюс семьдесят тысяч фактически бездельничавших и перебивавшихся на государственные пособия беженцев. В апреле пленных стали вывозить, и к началу 1917 года их остались только сорок две тысячи. Похожая ситуация складывалась в Сибири и на Дальнем Востоке. Все военнопленные, которых можно было отправить на трудповинность, перевозились в центр страны. «Начавшееся с 1916 года массовое отправление военнопленных в центральные губернии было связано с затягиванием войны и необходимостью изыскания дополнительных трудовых ресурсов в „производящих“ губерниях. Лица нетрудоспособные (инвалиды, больные и т. д.) оставались в крае».[163]

Помимо фактора мобилизаций мужского населения на фронт, оголивших народное хозяйство, существовали и другие причины активной переброски пленных и беженцев на трудовую деятельность. Государственный бюджет Российской империи чем дальше, тем больше вползал в долги, в том числе и внешние. Накопленный перед войной В. Н. Коковцовым (министр финансов, а после гибели П. А. Столыпина — премьер-министр в 1911–1914 гг.) миллиардный золотой запас был быстро исчерпан военными нуждами. Ведь покупать за границей приходилось все — от тяжелых гаубиц до проволоки, чтобы перевязывать подвозимое на фронт сено для конского состава Действующей армии. Ясно, что цены военного времени существенно выше, нежели в мирное время. Отсюда рост внешнего долга и, следовательно, зависимости России от союзных государств.

Также к 1916 году обязательственные выплаты казной пайковых сумм (минимальный продовольственный набор для членов семьи призванного солдата, которые содержались его трудом) превысили миллиард рублей — треть годового бюджета. Эту бюджетную треть до войны давала казенная монополия на спиртные напитки. Но с началом конфликта в стране был введен «сухой закон», и казна лишилась данного источника своего пополнения. Таким образом, следовало хотя бы частично компенсировать громадные военные расходы государства. Дешевая рабочая сила в лице военнопленных — это и есть частичное возмещение несомого ущерба стране от войны.

В-третьих, рабочую силу требовали поместное дворянство и прочие землевладельцы. Рост арендных цен, а затем и сосредоточение крестьянства на собственном хозяйстве (аграрное перенаселение в большинстве регионов постепенно «рассасывалось» в связи с мобилизациями) негативно отражались на помещичьей запашке. Одним словом, «Первая мировая война ухудшила экономическое положение дворянства, привела к росту их задолженности по платежам Дворянскому банку, лишила дворянские имения рабочей силы, наемный труд резко подорожал. В условиях военного времени дворянские собрания продолжали по-прежнему ходатайствовать о расширении кредита, сложении долгов и правительственной помощи… В связи с социально-экономическим кризисом Ставропольское, Саратовское и Воронежское чрезвычайные губернские дворянские собрания {в середине 1916 года} просили правительство прислать рабочих-китайцев на сельскохозяйственные работы, оставить на зимние работы военнопленных».[164] А этот фактор был особенно важен для обороноспособности государства.