– Мало того, что женщина, которую я любил, оказаласьпредательницей, – продолжал между тем Рязанцев, безобразно виляя колесами, –меня еще и шантажируют. Какая-то сволочь позвонила мне в прямой эфир. Миллионызрителей, я один, и этот жуткий, наглый, злобный звонок. Вы можете себепредставить?

– Да, ужасно.

– Ужасно… Не то слово! Шок, позор на всю страну. Теперь этишакалы в Думе меня с удовольствием загрызут. Я стал посмешищем. Конечно, камерутут же выключили, но нескольких секунд, которые я оставался в эфире послезвонка, вполне достаточно. Мне потом дали просмотреть запись.

– Звонок удалось отследить?

– Нет. Это для всех было неожиданностью. Там у операторастоит определитель номера, но не все номера определяются, мерзавец аноним оченьбыстро положил трубку.

– А голос был мужской или женский?

– Какой-то странный тембр, бесполый, для женщины слишкомнизкий, для мужчины слишком высокий.

– То есть звонивший изменил голос?

– Понятия не имею. Да, кстати, я хотел спросить, что вам обомне рассказали, когда отправляли сюда?

– Ox, Евгений Николаевич, вы такой знаменитый, что о вас всеможно узнать из газет и теленовостей.

– Я вас серьезно спрашиваю, – он в очередной раз съехал наобочину и вдруг остановился, – какие-то вещи мы должны прояснить с самогоначала. Это важно.

– Хорошо, давайте проясним.

– Вас прислали вместо Томаса Бриттена?

– Нет. Я при всем желании не могу заменить мистера Бриттена.Просто я должна проходить здесь практику, собирать материалы для диссертации.Моя поездка планировалась давно, но когда у вас случилось несчастье, мистерХоган попросил меня поддержать вас, быть с вами рядом и помогать по мере сил.

– Это была его личная просьба?

– Конечно. Он очень тепло к вам относится и беспокоится завас.

– Вы согласились только потому, что он вас попросил об этом?

– Нет. Не только поэтому. Я помню ваши лекции, выинтересный, яркий человек.

"До чего же он нудный”, – вздохнула про себя Маша,подавила очередной зевок и покосилась на часы. Было начало девятого. Большевсего на свете ей хотелось спать.

Несколько минут он молча курил. Машина стояла у обочины.

– Сейчас мы с вами ненадолго выйдем на воздух, – произнес онвнезапно.

– Да, я как раз хотела выйти на минутку, – обрадоваласьМаша.

Сразу за обочиной была канава, за ней крутой невысокийоткос, дальше начинался сосновый лес. Откос оказался скользким, Рязанцев чутьне упал, Маша поддержала его за локоть. Туфли ее мгновенно промокли от вечернейросы. Когда поднялись и оказались в лесу, она попыталась отойти в сторону,подальше от Рязанцева, но он упрямо плелся за ней и продолжал говорить.

– Я больше никому не доверяю. Конечно, можно предположить,что звонил какой-то сумасшедший. Но откуда он узнал про Вику и про Бриттена?Эта пикантная подробность еще не успела просочиться в прессу, моя службабезопасности и ФСБ умудрились скрыть это даже от меня. Послушайте, куда вы такнесетесь? Нам надо поговорить, а вы бежите.

"Вот болван, честное слово!” – разозлилась Маша исказала:

– Если вы опасаетесь, что ваша машина прослушивается,советую вам вытащить из кармана мобильный телефон и оставить его в салоне. Ктому же вы забыли запереть машину и включить сигнализацию.

– Но телефон и так остался там, – возразил Рязанцев, – асигнализацию включать незачем, здесь никого нет.

– Я в любом случае хотела вас попросить отойти на паруминут, – тяжело вздохнула Маша.

– Зачем?

– Ой, мамочки, как же вы не понимаете, глава думскойфракции, кандидат в президенты, умный вроде бы человек, а не понимаете. Мнепописать надо.

Он наконец смутился, наверное, впервые за этот вечер,принялся извиняться и поплелся назад к машине. Было слышно, как он опять чутьне упал, спускаясь с откоса, и тоскливо, жалобно чертыхнулся.

Не успела Маша застегнуть молнию брюк, затрещали Сухие ветки.

– Мисс Григ, где вы?

– Я здесь. Осторожно, не упадите. Он вынырнул из темноты,подошел совсем близко и, наклонившись к ее уху, спросил:

– Скажите, у вас нет русских корней? Вы так это сказали, какбудто здесь родились.

– Что именно?

– Ну, что вам надо по малой нужде. И еще “ой, мамочки!”. Этоведь чисто русский менталитет – скрывать свои естественные надобности. Такаязнаете, гигиеническая застенчивость. Американцы и европейцы обычно называютвещи своими именами и не стесняются.

– Никакой не менталитет, – рассердилась Маша, – не надообобщать, это сугубо индивидуально. Одни люди стесняются, другие нет, и неважно, русские они, американцы или китайцы. Это я вам говорю какпрофессиональный психолог.

Но на себя она рассердилась еще сильней. “Идиотка!Профессиональный психолог! Он совершенно прав, а ты прокололась. Ты просто неожидала от него такой наблюдательности. Ты опять думаешь по-русски. Так нельзя.Ты не должна здесь чувствовать себя дома, это не твой дом. Это чужая страна, тыродилась в Нью-Йорке. Поняла? Повтори про себя сорок раз”.

– И все-таки, мне кажется, у вас должны быть русские корни,– не унимался Рязанцев, – кстати, кто ваши родители?

– Они погибли в автокатастрофе, – быстро произнесла Маша, –а насчет русских корней не знаю. Возможно, если поискать, отыщется какая-нибудьславянская прапрабабушка в позапрошлом веке. Но вообще у меня была нянярусская.

– Можно вас называть Машей? Мне так проще. К тому же нампредстоит общаться на людях, при журналистах, и будет нехорошо, если пойдутслухи, что у меня новый пресс-секретарь американка.

– То есть вы хотите, чтобы я выдавала себя за русскую? – сусмешкой уточнила Маша.

– Нет. Просто не надо афишировать, что вы американка. Маша –это удобней, чем Мери.

– Да называйте как вам угодно.

– Маша, вы можете потом проверить машину, телефон, мойкабинет?

– В каком смысле? – она удивленно отстранилась.

– На предмет всяких прослушек, жучков.

– Я? – Маша заставила себя рассмеяться звонко и весело. – Выдумаете, я Джеймс Бонд?