— Да, разумеется, — ничуть не смутился «строитель».

— В каком месте салона вертолета вы находились во время полета? Рядом с губернатором? В хвосте? Возле кабины пилотов?

— Мы с Ефременко, это редактор «Огней», сидели ближе к середине, слева, почти возле люка, который перед самой посадкой был летчиками открыт, видимо, на случай каких-то неожиданностей. Которая и случилась. Когда вертолет задел лопастями провода линии электропередачи, упал и разрушился.

— Кабина пилотов была закрыта?

«Строитель» украдкой бросил быстрый взгляд на Серова, но тот вел себя по-прежнему индифферентно. Что не прошло мимо внимания Александра Борисовича.

— Кажется, закрыта. Не помню. А что я показывал прежде?

— Здесь вами сказано, — Турецкий перевернул страницу протокола, — что открыта.

— Ну, значит, открыта, — облегченно вздохнул «строитель», — иначе как бы я, действительно, мог слышать распоряжения губернатора, верно?

— Верно, только дверь по инструкции должна быть закрыта. Это ж не проходной двор. И командир-инструктор, и командир-стажер вряд ли допустили бы такое нарушение. Ну ладно, вполне могли сделать и исключение, ведь вертолет — губернаторский. Но вот у меня имеются показания одного из участников полета, — Турецкий достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, слегка потряс им перед собой и сунул обратно, — где сказано с уверенностью, что за все время полета губернатор ни разу не покидал своего кресла и к пилотам в кабину не ходил. Что скажете?

Свидетель хорошо подготовился к ответу.

— Полет был долгим и, честно скажу, очень утомительным. Вы когда-нибудь летали на вертолете в горах?

— Приходилось.

— А в зимних условиях?

— Всяко бывало. Но вы не ответили на мой вопрос.

— А вы на него легко ответите и сами. Грохот, тряска, воздушные ямы. Лучше всех чувствует себя тот, кто в таких условиях умудряется вздремнуть. Мне это удается, поскольку я тоже не новичок. Вполне возможно, что ваш свидетель, — «строитель» кивнул на карман Турецкого, — вроде меня, тоже смог на какое-то время вздремнуть. Вот и не видел. Вы можете такое исключить?

— Не могу.

— Ну вот! — словно обрадовался свидетель и снова украдкой кинул быстрый взгляд на Серова, мол, как я выкрутился, а?

— В деле имеются сводки погоды и показания синоптиков. Из них следует, что в районе падения вертолета погода была ясной и никаких снежных зарядов не наблюдалось. Что скажете?

— Они не летели с нами, откуда им знать? Где мы, а где они? От того же Шушенского до базы, извините… — «строитель» огорченно махнул рукой. — А погода в этих краях меняется по сто раз на дню. За каждым ударом пурги не уследишь…

— Есть показания людей, давно и близко знавших Орлова, где утверждается, что он принципиально никогда не давал советов профессионалам в делах, в которых лично не разбирался. И тем более не приказывал. Что вы думаете по этому поводу?

На самом деле этот вопрос ставился иначе: «Правда ли, что говорят, будто генерал избегал необходимости отдавать личные распоряжения в делах, в которых не разбирался досконально?» И ответ на него был такой: «Не забывайте, что он генерал, то есть человек военной закваски, командир, привык командовать. Ему ли вообще стесняться приказывать своим подчиненным? Он никогда этого и не стеснялся, есть сотни примеров.

И последний из них, в вертолете, ничем не выпадал из ряда себе подобных».

Итак, вопрос был задан, и Александр Борисович с интересом уставился на свидетеля.

— Не забывайте, — начал «строитель», — что он генерал, то есть человек…

И так далее — по тексту. Даже Серов не выдержал и негромко «кхекнул», прочищая горло.

— Я вас понял, благодарю. А теперь оставьте, пожалуйста, свой автограф и напишите, что ваши показания записаны верно и претензий к следствию вы не имеете… Вот так, и пригласите из коридора свидетеля Ефременко. А вас я попрошу задержаться тут еще ненадолго, минут на двадцать, думаю, не более. Пересядьте, пожалуйста, вон туда.

Турецкий показал на стул у окна, чтобы у следующего свидетеля тот сидел за спиной.

Вошедший Ефременко, лысоватый и упитанный такой бодрячок в круглых очках, которые он как-то механически протирал время от времени большими пальцами, быстрым взглядом окинул присутствующих и сел на предложенное место. И все покатилось по-новому. Вернее, как по писаному…

Задавая практически те же самые вопросы и получая на них аналогичные же ответы, Александр Борисович уже с откровенной иронией наблюдал за «старательным» Юрием Матвеевичем, вообще не отрывавшим глаз от протокола, который вел. Ему показалось, что даже «строителю», тщетно пытавшемуся изобразить безразличие к происходящему, было не совсем, мягко выражаясь, ловко выслушивать «кальку» со своих ответов.

Турецкий не то чтобы не выдержал этого своеобразного испытания на крепость нервов, но захотелось разбавить эту бредятину хоть какой-нибудь здравой мыслью. Вот он и спросил, заглянув в протокол и отодвинув его в сторону:

— Евгений Иванович, вы, я знаю, человек образованный, умный, владеющий не только пером, но и словом. К тому обязывает пост главного редактора, не так ли?

Ефременко снисходительно пожал плечами и кивнул, подтверждая «глубокую мысль» московского следователя.

— Так объясните мне, тупому, — с откровенной иронией продолжил Турецкий, — как так получается, что вот сидят двое умных и наблюдательных людей… Я имею в виду вас и вашего коллегу по несчастью… И, не слушая или просто не слыша моих вопросов, цитируют тут друг друга. Будто на школьном уроке в присутствии плохой учительницы, заставлявшей несчастных учеников зубрить свои ответы… Почему?

Ефременко вдруг надулся, будто индюк, и покраснел. Даже очки демонстративно этак сорвал с лица и стал их нервно протирать потными пальцами.

— Я совершенно отказываюсь вас понимать, извините, забыл ваше имя-отчество! При чем здесь, простите?.. — А вот что конкретно «при чем», он так и не спросил, будто ему сильно помешало кипевшее в нем возмущение.

— Вот и я очень хотел бы знать, ребята, при чем?.. — задумчиво произнес Александр Борисович. — Но боюсь, что вы мне не подскажете. Не потому, что не знаете, а именно по той причине, что знаете. И знаете очень хорошо. Ладно, не стану вас больше томить. Хочу надеяться, что наш сегодняшний разговор останется между нами. Москвич, мол, спрашивал, мы отвечали, как нам было указано. Договорились? — почти выкрикнул он и увидел легкое смятение в их глазах. — Все, господа, закончили, благодарю вас за активную помощь следствию. Давайте сюда ваши повестки… Свободны. Юрий Матвеевич, надо бы помочь свидетелям добраться по домам, как?

Но свидетели почти хором заверили, что никакой помощи им не нужно, они живут недалеко. Так что… словом, всего вам доброго…

И вот наконец тяжкое испытание для троих присутствующих закончилось. Подписи поставлены, свидетели удалились.