— Где, здесь? — Турецкий мотнул головой в сторону спальни. — Надеюсь, хоть не на моей кровати?

— Сан Борисыч! — Агеев с таким неподдельным возмущением развел руками, что кому-нибудь другому, на месте Турецкого, стало бы просто глубоко стыдно за подобную постановку вопроса, но только не Александру Борисовичу. Он всегда считал, что истина не может быть бестактной.

— Ладно, — он легонько хлопнул в ладоши, — вопрос закрыт и больше не обсуждается. Переходим к следующему этапу нашего плана следственных мероприятий. Я — в прокуратуру, а потом сразу к вдове. Тебе твоя задача понятна, желательно самое полное досье и до конца дня. Сегодняшняя ночь, коллега, у нас будет, возможно, снова бессонной, но совсем по другой причине. Правда, адвокат Белкин пробовал уже абонировать меня на сегодняшний вечерок, однако ему придется перебиться, зато я сам сделаю ему встречное предложение, от которого он просто не сможет отказаться. Но только после твоего сообщения, что досье уже у нас в кармане.

Он и не подозревал, с каким скрытым сопротивлением столкнется, встречаясь и беседуя с людьми, которых уже допрашивали до него, по свежим следам трагического события, следователи краевой прокуратуры. Создавалось даже впечатление, что такая единодушная позиция неприятия «варяга» из центральных следственных органов была кем-то заранее спланирована. А зачем? Ответ на поверхности — чтобы скрыть следы преступления. Но если осталась еще необходимость что-то скрывать, значит, имеются и сами следы?

Турецкий, с присущей ему тщательностью и дотошным отношением к своей, часто рутинной, работе, пересмотрел еще раз все материалы, добытые следственной группой. Снова внимательно перечитал показания, которые дали свидетели буквально сразу после катастрофы, по горячим следам, а затем и новые, где вся изложенная прежде ситуация, грубо говоря, этими же свидетелями ставилась с ног на голову. Или переворачивалась наоборот, как угодно. То есть, оправдываясь забывчивостью, плохим состоянием здоровья, они категорически и дружно отказывались от прежних своих показаний, сообщая другие факты, подтверждающие совершенно иную версию причин катастрофы.

Юрий Матвеевич Серов присутствовал при сем, готовый в любой момент оказать Турецкому необходимую помощь. В чем? Вряд ли он и сам знал, но он и не мог бы не помогать, ибо к тому его обязывало прямое распоряжение заместителя Генерального прокурора по Сибирскому федеральному округу. Правда, ведь и помогать тоже можно по-разному. И если говорить об активной помощи, то как раз таковой в краевой прокуратуре не наблюдалось: Да и вообще, что это за следственные действия, при которых возможно абсолютно произвольное толкование вполне конкретного факта?

Помнится, однажды, кажется, это случилось во Франции, где-то в семидесятых годах прошлого века, забастовали авиационные диспетчеры. И сделали они это самым неожиданным образом — они начали исполнять абсолютно все параграфы служебной инструкции, не отступая от них ни на йоту. И немедленно на всех французских аэродромах возник совершеннейший хаос. Человек — не машина, и ведут самолеты живые люди, и принимают их на земле точно такие же. Следовательно, будут постоянно иметь место некие временные допуски — отклонения в ту или иную сторону. Пусть совсем крохотные. Но по инструкции их быть не должно. Вы утверждаете, что не должно? Значит, и не будет. Вот вам, господа, и полный бардак: одни самолеты никак не могут приземлиться, а другие подняться в воздух. И, надо сказать, с тех пор очень многие усвоили, что человеческий фактор — это чрезвычайно серьезно.

Ну что касается скрытого такого саботажа — назовем его тщательным исполнением служебной инструкции, — то этим обстоятельством Александра Борисовича никто удивить не мог. И не такое встречалось. Но, опять же, каждое действие по логике вещей вызывает противодействие, следовательно, будешь мешать, отстраним от следствия, причем официально и громко. Я-то уеду обратно в Москву, а ты тут останешься. С клеймом тупого педанта на лбу.

Турецкий не стал пока обострять отношения с Серовым, но все же, будто невзначай, заметил, что уже не однажды повторенная следователем фраза: «Все материалы и я к вашим услугам» — будет иметь реальный Смысл лишь в том случае, если Юрий Матвеевич рискнет проявить личную инициативу для ускорения дела. Хотя совсем не значит, что ради этого должна быть нарушена буква Закона. Понял — не понял, его дело.

Однако двое пассажиров вертолета, которым невероятно повезло, они отделались легкими царапинами и ссадинами — один из них представитель фирмы «Интерстрой», а другой — редактор городской газеты «Енисейские огни», — доставленные Серовым самолично в прокуратуру по просьбе Турецкого, вели себя так, будто их предварительно долго и настойчиво «инструктировали». Их ответы на вопросы Александра Борисовича казались заученными заранее. Даже показания о собственных ощущениях во время падения машины и удара о землю, когда их двоих попросту вышвырнуло через открытый люк в глубокий сугроб, совпадали до запятой с теми, которые были ранее записаны в протоколах. Поразительно, это же нонсенс! Но — тем не менее… Значит, их научили так отвечать — иного варианта не просматривалось.

Но кто этот учитель? Точнее, учителем-то мог стать кто угодно, хоть и тот же Юрий Матвеевич, а вот заказчик «синхронных речей» кто? Иными словами, где искать главное заинтересованное лицо? Серов, разумеется, знал, но молчал. Да теперь для него молчание — единственный выход в сложившейся ситуации, иначе проведенное его группой расследование будет квалифицировано как чистейшая фальсификация. А если при этом руководителем следственной бригады еще и некий аванс получен, тогда вообще туши свет. По собственной воле отменять пусть даже и навязанный свыше «заказ» вряд ли кто решится…

Александр Борисович допрашивал каждого из свидетелей отдельно. Серов, с безучастным выражением на лице, сидел рядом с ним и, выполняя добровольно взятую на себя роль помощника, записывал показания. Все вроде бы чин чином. Но Турецкий, сознательно ставя вопросы в несколько иной плоскости, нежели задавались они на прежних допросах, что и было зафиксировано в протоколах, лежавших сейчас перед его глазами, просто диву давался. Создавалось ощущение, что свидетель его совершенно не слышит. Точнее, слышит, но по-своему, в том ключе, в котором уже заранее сформулирован его ответ. Словно попугай, тупо повторяющий заученную фразу.

— Скажите, вам известно что-нибудь по поводу того, что губернатор Орлов мог приказать пилотам продолжать полет, хотя видимость в тот момент была, как выражаются летчики, нулевая?

— Да, я уже сообщал ранее, что Алексей Александрович дважды заходил в кабину летчиков, чтобы отдать такое распоряжение. Первый раз это было, когда мы находились уже примерно в ста километрах от районного центра Тимофеевское и когда стало известно, что полетные карты устарели и не соответствуют видимым ориентирам на местности. А вторично это произошло уже на подлете к базе, когда командир-инструктор, кажется Султанов, возглавлявший экипаж, сообщил, что в этом районе, по сведениям метеослужбы, низкая облачность и могут ожидаться снежные заряды.

— Извините, вы поняли мой вопрос?