А там, как нигде, умение держать лицо пригодилось. Уж во всяком случае, не скрывать! Напротив, благодаря пиарщикам, разглаженное массажами и лифтингами, оно не сходило с телевизионных экранов…

Стук колес поезда, прокуренный тамбур и холодящее душу чувство опасности напомнили ему, как однажды пацаном вот так, как сейчас, в подмосковной электричке он старался не попасться на глаза стражам порядка. Боялся, что поймают и отправят назад в пионерлагерь, из которого он сбежал.

В то лето в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов.

Жителей, включая молодежь, власти старались отправить куда подальше из города. Упрямому парню Артуру очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на этот самый фестиваль. Не зря же он в школе усердно расписывал красками оконные стекла, старательно выводя на всех языках «Миру — мир». Однако распевать «песню дружбы» с молодежью ему не позволили. Не дорос! Голуби, завезенные в столицу, заполнили площади, а магазины ломились от цветастой материи с символом фестиваля — цветком с широкими лепестками, из которой в спешном порядке нашили сарафаны, платья и мужские рубашки. Звуки фокстрота, предвестника сегодняшней диско-музыки, звучали с пластинок зарубежных исполнителей. Ив Монтан, первый французский шансонье, которого узнала советская молодежь, стал героем вроде Майкла Джексона, а Мадонной была назначена чешская певица Гелена Глаубалова с ее знаменитым шлягером, исполненным на прелестно-ломаном русском языке: «…красную розочку я тебье дарью».

Долго еще в московских дворах крутилась на патефонах эта пластинка. Долго столичные стиляги будут распевать переделанные на мотив этой песенки слова:

Темной ночкой

Подъезжала дочка

К дому на такси.

А из машины

Ей дядя с сединами

Посылал «мерси».

Говорят, когда с человеком случается что-то непоправимое, перед ним проходит вся его жизнь.

«Неужели я стал тем самым дядей с сединами?» — пронзила Шведова жуткая мысль. Он не верил в то, что случилось всего лишь час назад.

Выйдя на Киевском вокзале, Шведов смешался с толпой.

Задача предстояла непростая — вернуться незамеченным сначала домой, потом на работу, а вечером на прием по случаю… Шведов не мог сосредоточиться. Мертвенно-бледное лицо Кати стояло перед глазами.

Конечно, чтобы осуществить задуманное, нужно было переодеться. Если даже продавец из деревни приняла его за дальнобойщика, охрана дома обязательно обратит внимание и на странный наряд, и на то, что он без машины.

В бутик, который обслуживал Шведова, в таком виде не заявишься. Его там знают все — от посыльного до директора. Остается одна возможность — переодеться где-нибудь здесь, прямо на вокзальной площади, в любом магазине средней руки, вызвать такси или водителя и доехать до дома.

Продавщица одного из магазинчиков с неизвестным Шведову брэндом дежурно поинтересовалась, чем ему помочь.

— Брюки, сорочку и хорошо бы… — Шведов хотел сказать: «…галстук», — но, увидев, аляповатые мужские аксессуары, поморщился: — Нет, галстук не надо!

— Я и не предлагаю, — скептически поглядывая на провинциала с закатанными штанами, в ковбойке, с заляпанными ботинками, усмехнулась москвичка.

Шведов, зайдя в примерочную, брезгливо натянул предложенные брюки. Продавец заглянула следом.

— Коротковаты вроде, — глядя на себя в зеркало, засомневался он.

— Можем отогнуть, у нас мастер есть. Полчасика — и готово, — предложила девушка.

— А других нет? — взглянув на свои дорогие часы, спросил Шведов.

— У вас рост нестандартный.

— Что значит «нестандартный»? — удивился Шведов. Его так и подмывало рассказать этой ленивой курице о себе.

— Выше среднего.

— Мой рост сто восемьдесят четыре.

— Значит, четвертый. У нас все в расчете на среднего покупателя. И рукава у сорочки, — показывая на рубашку с помятым воротничком, сообщила продавщица, — тоже будут коротковаты.

— А где все это можно купить моего роста?

— Берите у нас, не дорого. Мы не раскрутились, потому хозяин все по дешевке отдает. Все фирменное, во! — Девушка показала на грубо приляпанную этикетку «Сделано в США».

— Вижу, — вновь поморщился Шведов.

— А на входе рекламу видели? Сейл пятьдесят — восемьдесят процентов.

— То есть не продали за полную стоимость и потому…

— Нет, что вы! Мы сразу так вывешиваем, — простодушно пояснила продавец. — Чтобы покупателя завлечь.

— Этим. — Шведов, прикинув сорочку и убедившись, что рукава действительно коротки, загнул их ровно на манжет.

— Молодец, мужчина, вы сообразительный, классно получилось, как будто специальный прикид! — похвалила девица.

— Да! Хоть куда! — Махнув рукой, Шведов заплатил за товар.

— Старое завернуть? — брезгливо косясь на запачканные брюки, спросила продавщица.

— Дайте пакет, я положу сам.

На выходе, бросив взгляд в зеркало, Шведов ужаснулся. Но делать было нечего. Поджимало время.

— Вася, — позвонив в служебный гараж, сказал он, — приезжай за мной.

— Как всегда, к служебному входу?

— Нет, давай, — он прикинул, — к Смоленской.

— Там ведь негде встать.

— Вставай прямо на углу Садового и Старого Арбата.

Водитель, задумавшись, куда он там воткнет машину, молчал.

— Если что, я выручу, — рассеял его сомнения босс.

Вася приехал через четверть часа.

Шведов в отличие от других высокопоставленных работников никогда не садился рядом с водителем. На всякий случай. Поэтому ни его настороженности, ни гадкой одежды Вася, к счастью, не заметил. Темный низ, светлый верх, даже в отсутствие галстука, всегда выручал.

Буркнув, что они едут домой, Шведов посмотрел на свое отражение в боковое зеркало, пригладил густые седые волосы и, набрав номер жены, сказал:

— Дорогая, ты где?

— В салоне, прическу делаю, — отозвалась Лариса.

— Опять?

— Мы же вечером идем на прием.

У Ларисы была потрясающая память. Шведов сто раз мог забыть о вечерней тусовке: посещении театра, гостей, приеме, жена — никогда.

А если бы он остался с девчонкой на даче, передумал? Не надо быть таким опрометчивым. Он даже не мог припомнить, когда известил жену о сегодняшнем вечере. Однако она тут как тут. Сегодня это в строку, а если бы нет?

— А ты где, на работе?

— Нет, я еду домой, чтобы переодеться к вечеру.

Шведов говорил спокойным голосом, чтобы ни шофер, ни жена в чем-то не заподозрили его. Давалось это ему с трудом.