* * *

Здесь, в этой комнате в самом центре Чикаго, рассадив кулаки о ковер до ярко-розовых полос, я обмякла на полу, пытаясь выровнять дыхание. Все сосредоточенные на мне глаза были полны сочувствия. За исключением глаз доктора Розена. Они были точь-в-точь такими же, как всегда: пристальными, но непроницаемыми. Почти раздраженно глядящими на мелодраматичную пациентку, которая тонула, тонула, тонула…

– ВЫ! ВЫ! ВЫ! – я обеими руками вцепилась в волосы и дернула изо всех сил. В голове зазвенело от боли, но я дернула снова. И снова.

Кто-то что-то сказал, но я не расслышала. Сидела, по-прежнему не выпуская из рук волосы, словно кающаяся грешница.

– Бедная детка, – проговорила Нэн. Ее голос дрогнул. – Бедная, бедная малышка.

Мое тело обмякло под колыбельную ее голоса. Она подкатилась ко мне и погладила по спине. Я выпутала пальцы из волос и кое-как забралась на свое кресло. Кожа на голове и руках пульсировала в такт сердцебиению. Между пальцами запутались выдранные с корнем волоски. Я не могла даже глаз поднять на доктора Розена. Женщины улыбались с любовью, но она жалила, как жалость.

У меня был бойфренд, десять товарищей по группе и почти два года доктора Розена за плечами. И я была в том же тупике, что и всегда.

После Ночи Битой Посуды доктор Розен учил меня, как просить Джереми о том, чего я хочу. Притворяясь мной, доктор Розен говорил: «Джереми, любовь моя, я хочу, чтобы ты повел меня сегодня в ресторан», или «я хочу, чтобы мы разделись и обнимали друг друга в постели». Изображая меня, доктор Розен сидел прямо и широко улыбался. В его исполнении это выглядело так легко – просить о том, чего я хотела.

Когда пришла пора просить в реальной жизни, я запиналась и сбоила, как старая газонокосилка.

– Я хочу… как думаешь, мы смогли бы… может быть, ты был бы не против… я не знаю… как-нибудь выйти со мной из квартиры?

Джереми мило улыбнулся.

– Куда ты хочешь пойти?

– Например, в суши-ресторан в квартале отсюда?

Он замешкался, потом пробормотал:

– Конечно.

Однажды во вторник утром я получила предписание: пригласить Джереми к себе с единственной целью – чтобы он целовал меня пять минут подряд. Я сильно сомневалась, что Джереми хватит на пятиминутные поцелуи, но вопрос был в том, готова ли я попросить.

Мы заливались смехом, пока я вела его в свою спальню, где мы встали на полоске ковра между шкафом и кроватью. В гостиной из телевизора гремело «Колесо фортуны», а Стивен и Клэр готовили ужин. Вечернее небо нависло над окном темным одеялом. Джереми возился с наручными часами. Шагнул ко мне, зажав пальцем кнопку таймера.

– Готова?

Я вдохнула поглубже, вздрогнула и тихонько пискнула. Какая-то часть меня хотела вырваться из навязанной роли, обозвать этот эксперимент дуростью и закатить скандал. Я взяла себя в руки, крепко зажмурилась и подключилась к другой части себя – той, которая была готова участвовать в этом поцелуе.

– Готова.

Би-ип.

Он одной рукой обнял меня за талию, другой прихватил мой затылок и нежно поцеловал меня. Я не могла отключить голову – переживала из-за таймера, гадала, стоит ли пустить в дело язык и полностью ли я выполняю свое предписание. А потом переместила сознание в губы. Придвинулась ближе к Джереми. Пальцы моих ног коснулись его ботинок, и я подалась к нему всем телом, проверяя, тестируя. Удержит ли он мой вес? От него пахло потом, кофе и мятными пастилками. Я привлекла его к себе на последние пару секунд, зная, что время почти вышло.

Би-ип.

– Это было круто, – сказал он, снова возясь с кнопкой на часах. Потом продел руку в лямку рюкзака, собираясь уйти. Я чувствовала себя уравновешенной и успокоенной, почти как младенец, которого туго перепеленали и прижали к груди. Обнимая меня на прощанье, Джереми задержал мое тело в объятиях на секунду дольше обычного. Я стояла у входной двери, пока не звякнул лифт, а потом смотрела, как он исчезает за серебристыми дверями. Этот поцелуй насытил меня. Мне хотелось, чтобы его было достаточно.

Я не рассталась с Джереми. Я не рассталась с доктором Розеном. Я не рассталась с двумя группами. Я осталась, ибо верила, что муки не-расставания необходимы, чтобы нанести насечки на мое сердце. Я думала, что уход – мое желание уйти и собственно уход – был бы доказательством, что я не создана для настоящей близости.

Рождественским утром я не стала будить Джереми и пошла с подругой Джилл пить кофе. В битком набитом «Старбаксе» под громкий аккомпанемент рождественских гимнов Джилл стенала, что она одинока, что у нее нет никаких праздничных планов, лишь навестить агрессивного папашу, а я плакалась на асексуальное состояние своих отношений. Когда я вернулась в квартиру Джереми, он позвал меня обратно в постель.

– Сними джинсы, – попросил он.

Счастливого Рождества!

Мне понравилась инициатива.

На подушке рядом с ним лежал презерватив, и мое изголодавшееся тело прильнуло к Джереми. Воодушевляющая открытость овладела мной. Стоило ему войти в меня – и оргазм скрутил все тело за долю секунды.

Я тут же разразилась слезами.

– Что с тобой? – спросил он.

Под всеми моими разочарованиями и гневом таился целый океан обиды и печали. Волны одиночества, как и предсказывал давным-давно доктор Розен.

– Почему это так трудно? – повторяла я снова и снова. Почему, почему, почему? Неужели настолько трудно любить меня и мое тело? Почему мы не могли все это время быть так физически близки? Все эти недели, что я домогалась любви и внимания Джереми, подкрепляли страх, что я как-то неправильно хочу любить и быть любимой. Его равнодушие только подкрепляло подозрения, что в моей способности к привязанности есть какой-то глубокий изъян. Я выбрала бойфренда, который выделял мне скудные порции любви и внимания. И я выбрала его потому, что это был максимум, который я могла вынести, несмотря на то что хотела большего. Я была подобна анорексичке, продолжающей питаться рисовыми булочками и сельдереем, хотя мечтает о филе миньон и запеченном картофеле в сливочном масле.

Когда начался 2003 год, я пустилась в плавание через последний семестр юридической школы. Джереми по-прежнему нужно было больше времени наедине с собой, чем мне. Время от времени он закрывался и откатывался от меня без каких бы то ни было объяснений, а страсть к видеоиграм заставляла меня раздраженно закатывать глаза. Но теперь вместо того чтобы крушить домашнюю утварь, я писала Рори, Марти и Карлосу: Мне ужасно одиноко. Он играет в видеоигры. В просветах между моментами полного блэкаута, когда он словно опускал занавес между нами, мы мало-помалу продвигались вперед, как и обещал доктор Розен.